Две повести о любви - страница 49
Ночное землетрясение на Швабской Юре, достигшее семи баллов по двенадцатибалльной шкале, вызвало сочувствие всего Вюртемберга и Бадена; часы остановились, кровати и тяжелые шкафы сдвинулись с места, двери распахнулись, вазы попадали со столов, в хлевах заревел скот. Даже если эпицентр находился бы непосредственно под «Вэхтерхаймом», Маргарита воспринимала бы случившееся лишь как часть катастрофы большего масштаба; ее страх имел другую природу. 3 мая 1943 года она вместе с Эди покинула город; согласно картотеке адресного стола она направлялась по адресу: Вена, 10-й район, 75, Эрнст-Людвиг-гассе, 10.
Это все, что сохранилось о ней в Кирххайме. Отчаяние в формуляры не занесешь.
Я знала Руди еще до того, как впервые увидела его. На него была заведена толстая секретная папка, из которой следовало, что он принимал участие в войне в Испании на стороне республиканцев и там женился. Бракосочетание было признано властями недействительным, и он делал все возможное, чтобы добиться разрешения вторично жениться на своей жене. С этой целью он часто приходил поговорить с начальником политотдела, а потом с Квакернаком или Кристаном. В конце концов ни один из них не мог устоять перед его шармом. Для нас у него всегда находилась приветливая улыбка, и если никого из эсэсовцев в комнате не было, он спрашивал, не нужно ли нам чего, чулки, или крем для обуви, или кусок мыла, например.
Одна моя приятельница работала в отделе цензуры, и иногда ей представлялась возможность читать его письма к испанке. Потом она целыми абзацами цитировала их нам на память. Таким образом, мы были участницами его любви и вскоре сами в него влюбились. Руди боролся за доверие своей жены, может быть, именно это потрясало нас, погребенных под бесконечными списками мертвецов, посреди смертей, и уверенных, что и мы, переписчики мертвых, не выживем. Мы отдавали себе в этом отчет, и ни Кристану, ни кому-нибудь другому не было нужды внушать нам: в лучшем случае вы умрете здесь от старческой немощи. Но даже если вы все же выйдете отсюда, вам никто не поверит.
Из писем Руди можно было понять, что испанка проявила малодушие и приняла решение вернуться к себе на родину. Он боялся навсегда потерять ее и их общего сына, пытался переубедить ее и обещал, что «сбудется твой сон в летнюю ночь в Силинжи». Что это мог быть за сон, спрашивали мы себя, теплой французской ночью на краю поля, по дороге из одного лагеря в другой, шелестят листья, стрекочут цикады, слышен сладковатый запах сена или подгоревшего мяса. Внизу, в долине, мерцают огни селения, отблеск дуговых ламп проникает и к нам, в подвал здания штаба. Или это была летняя ночь на рыночной площади, тихое разноголосие из дома напротив, иногда звонкий смех, вздымающаяся занавеска, шуршание белья в темноте и схватившая меня во сне за горло рука, отчего я вскакиваю в холодном поту, кряхтение, стоны, плач на нарах вокруг и тем не менее глубокое чувство защищенности, внушающее веру, что желания сбудутся.
Мы упивались этим. Заботливостью, мечтами, ласкательными именами. Моя отважная маленькая женушка! Моя любимая испаночка! Моя любимая-прелюбимая Марга! Мой сладкий любимый малыш! Наша жизнь, какой она будет прекрасной. Не бойся, будь терпеливой, я горжусь тобой и Эдуардито, он вылитый я, но с твоими глазами, в которых сияет твоя солнечная родина (она послала ему фотографию мальчика, но мы ее не видели). Я знаю, писал он, что ты мечтаешь выбраться из той тяжелой ситуации, в которой оказалась, и с грустью понимаю, что ты хочешь уехать далеко-далеко от меня с нашим сыночком, но мне не остается ничего другого, кроме как сказать тебе: будь твердой и борись вместе со мной за наше общее будущее. Это самый трудный отрезок пути, но он последний перед нашей целью!
Будь тверда, мысленно писали мы вместе с ним, не возвращайся в Испанию, я бесконечно люблю вас обоих, Марга, верь ему, и наша встреча будет незабываемым праздником; ты только должна продержаться, как бы тяжело это ни было.
Сколько объятий, какая огромная тоска, какие красивые большие темные глаза. Тысяча поцелуев.