Две повести о любви - страница 62
Эрнст в таком же положении, как и я. Хорошо бы рассказать все его сестре. Но ни она, ни фрау Весели не должны в своих письмах к ним писать об этом ни словечка.
Может быть, ты через какое-то время снова сможешь писать мне по-испански, но тогда тебе надо отдать свое письмо сразу при получении моего следующего послания.
Хорошо, что теперь я могу мечтать о нашей встрече. Ах, девочка моя, как я тоскую по тебе! Будешь ли ты тогда еще моей? Вспоминай иногда меня, моя сладкая, не забывай совсем. Как ужасно не иметь от тебя никаких вестей. До сих пор я ни разу не получил нормального письма. Ты больше не пишешь мне?
Моя дорогая, любимая Марга, я обнимаю тебя со всей страстностью и желаю всего самого доброго на праздники.
Навсегда твой Р.
Что поделывает мой маленький упрямец? Напиши мне подробно о нем, детка. Самый крепкий поцелуй для вас обоих!
Очень трудно иметь такого отца, как ты. Ну что сказать? Разумеется, я пытался равняться на тебя. Но, в конце концов, я мало знал о тебе. Собственно говоря, вообще ничего. Я и не пытался больше узнать о тебе и о твоей жизни, ведь ты был героем, а в ту войну было много героев, о которых никто не рассказывал. Для меня ты был одним из них, с которым я случайно оказался в родстве. Да и что бы я мог такого сделать, чтобы не отставать от тебя? Лучше я буду говорить не о себе или же совсем немного, из вежливости по отношению к тебе: я изучал психологию, преподаю статистику в одном университете, женат, моя жена — врач, занимается спортивной медициной, у нас двое детей, мы уже дедушка и бабушка. У нас есть дом в Париже, загородная вилла на Менорке, еще у нас есть машина и собака. У нас незапятнанная репутация, мы кредитоспособны. Мою жену зовут Франсуаза. Ее отец был казнен во врет немецкой оккупации. Гестапо арестовало типографию, в которой он печатал «Юманите» и другую нелегальную литературу. Сегодня это не ценится, я лишь упомянул об этом, чтобы ты был доволен. Но это так. Нашей дочери Лауре тридцать с небольшим, она уже дважды мама, работает в консультации для безработной молодежи. Думаю, что она счастлива в браке. Наш сын еще холост, он инженер энергетик, пишет диссертацию, в свободное время конструирует экономящие силы велосипеды, один эксцентричнее другого. Вместо военной службы он работал в Камеруне в рамках гуманитарного проекта по повышению жизненного уровня местного населения. Кстати, он носит твое имя — Родольф. Я хотел сделать приятное матери.
Спроси его, помнит ли он меня. Он должен помнить.
— Это было давно. Он был слишком мал.
— Он не мог забыть меня.
— Ему было всего три года.
— Он был там. Скакал на моих коленях. По кочкам, по кочкам, бух в ямку! Он был в восторге. Еще, еще раз! Это все слышали.
— Много лет прошло, десятилетия. Посмотрите на него, он седой.
— Взгляни на меня, я не изменился. Ничего не прошло. Он должен помнить.
— Он говорит, поездка в поезде.
— Да-да, купе. А дальше?
— Копоть, говорит он, много песен. Поездка тогда никак не кончалась.
— Дальше! Он должен вспомнить.
Не помню, когда я узнал об этом. Где-то году в сорок пятом, кажется. Первой узнала моя мать. Думаю, от деда. Мне тогда было тринадцать лет, но подробности стерлись из памяти. Я нашел письмо, датированное тоже сорок пятым, дед пишет коменданту лагеря, он встревожен, потому что долго нет вестей от сына. Тогда уже начались освобождения, и ему пообещали, что, если русские продолжат наступление, казни уже не будет и у него появится шанс. Все это они якобы сообщили моему дедушке. Позже я узнал детали. Я подумал, если бы было больше людей его склада, мы бы от многого были избавлены. Таково мое ощущение. Правда, я не уверен, что сам подошел бы на эту роль, хотя я охотно действовал бы в этом направлении или хотел бы действовать. Но смог бы я поступать так, как он, несмотря на семью? Может, семья поехала бы вместе со мной и вышло бы так же? А может, и нет. Но в остальном я не могу сказать, что он что-то делал неправильно. Я бы не ставил ему в вину его решительность. Для меня он образец для подражания.
Поездку в поезде я помню. Это не первое мое воспоминание. С первым связано представление о дедушке в Вене: я сижу на стуле в кухне и сую в рот кусок хлеба. Он твердый, и я жую с трудом. Вдруг передо мной появляется дедушка, маленький и худой, над застегнутой верхней пуговицей рубашки свисает складка дряблой кожи. Он злится, трясет меня, потому что я съел его хлеб.