Две строки до востребования - страница 27

Мать вскочила, замахнулась на Гриньку.

— Мучитель! Всю жизнь через тебя пропадаю!

— Могла бы и не брать. Мне тоже здесь мало радости.

— Как же это? — опешила она. — Где бы ты жил?

— Не пропал бы.

— К отцу, что ли, думал податься?

— Мое дело.

— Ты ему нужен, как собаке пятая нога.

— А почему он не женится?

— Потому как эгоист. Всегда был таким. Про свою выгоду много думает. Через это и нас с тобой бросил.

«Через это ли?..» Но Гринька не стал припоминать вслух горькие бабушкины жалобы: признать свою вину мать все равно не захочет. Он вынул из портфеля учебники. Раскрыл и полистал дневник. Росписи матери за две последние недели не было. Опять географ Василий Васильевич вздохнет: «Швырев, будь добр, пусть все-таки дома снова полюбуются на твой дневник, а заодно и подпишут». Если бы это другой учитель сказал, Гринька и ухом бы не повел. А вот не послушать Василия Васильевича было почему-то неудобно.

Гринька взял трехцветную Костину ручку, выщелкнул синий стерженек и приладился половчее за столом. Расписаться вместо матери — проще простого, и все же ему каждый раз было при этом как-то не по себе. Оглянувшись на мать (она продолжала у зеркала накручивать волосы), Гринька подумал: «Ладно, дело привычное». Он занес желтенькое острие ручки, закусил губу и… вдруг поймал себя на том, что собирался вывести заглавную букву «Ш». Вот была бы потеха! Открывает классный руководитель его дневник и видит подпись: «Швырев». Умора! Мог бы так пошутить: «Ты что же это, Гриша, сам себя в родители произвел?»

И погорел бы он, как швед под Полтавой! А что ответишь? Ничего. В дневнике же должна стоять подпись матери: «Андросова» — девичья фамилия ее. Ясно, что географ не пошел бы докладывать директору, но все равно приятного мало — перед всем классом разоблачил. «Хотя… можно было бы и вывернуться, — подумал Гринька. — Точно. Так бы ему ответив: «Василий Васильевич, зачем на меня такое говорите? Отца у меня нет, что ли? Это его роспись. В командировку приезжал…»

Гринька вздохнул, посидел с минуту и печально сказал, не взглянув на мать:

— Валентина, распишись в дневнике.

— Все злишься на меня?

— Расписывайся! — Он положил перед матерью раскрытый дневник. — Вот здесь, внизу.

Она покорно вывела свою фамилию. Все буковки написала, до единой. Даже на роспись не похоже.

— И здесь еще, — перевернул он страницу.

Поставив в конце фамилии аккуратную точку, мать послюнявила пальцы и отделила от волос новую прядь.

— Куда же тебе идти, Гринюшка? Комната у нас хорошая, большая. Кухня отдельная. Сами себе хозяева. Ванная с горячей водой. Чем же тебе плохо?

— Ты погляди, какие отметки-то, — не убирая дневника, сказал Гринька. — Замечания какие написали мне, погляди. Может быть, я человека убил.

— Злой ты, Гриня.

— Видишь, — показал он на красные чернила математички. — «Не приготовил домашнее задание». А тут: «Разговаривал на уроке». Теперь отметки. Физика — трешка…

— Четыре вот стоит, — заметила мать. — По географии.

Гринька показал другую страницу.

— Диктант писали — пара.

— А ты не переживай, — успокоила мать. — Тоже принесу, помню, двойку — дома крик до потолка: «По зеркалам не наглядишься! Косу отрежу!» Много мать понимала! Будто вся жизнь в отметках. Если не родился счастливым…

— Уходишь, что ли? — равнодушно перебил Гринька.

— К Тосе. День рождения у нее…

— А это продавать не буду! — Гринька ткнул ботинком в мешок с семечками.

— Что так? Или тридцатка лишняя в доме помешает?

— Сказал — не буду! Чтобы милиционер прицепился?

— И ладно. — Мать беспечно махнула рукой. — И сами управимся. Вкусные. Я и брать-то не хотела, да баба на станции подкатилась настырная: бери, бери, в городе втрое продашь… И ладно, сынка, сами управимся. Надолго хватит…

После ухода матери Гринька раскрыл учебник географии, а потом даже заинтересовался — лишний раздел прочел, который Василий Васильевич еще не задавал. Хотел было и за примеры по математике взяться, да раздумал: первомайские праздники на носу, обойдется. От нечего делать Гринька потасовал растрепанные карты, взглянул на ручку с серебристыми кнопочками. Усмехнувшись, он на чистом тетрадном листе вывел красными чернилами: «Дураки!» А рядом — синими чернилами: «Идиоты!» И наконец — черными: «Пеньки с глазами!»