Двенадцатая интернациональная - страница 35

Несколько лет промахав камертоном на рю де Бюси, до бела седой, морщинистый, но не потерявший выправки Владимир Константинович Глиноедский прибыл в Барселону под именем испанского полковника Хулио Хименеса Орхе и уже через две недели завоевал такой авторитет на Каталонском фронте, что был избран бойцами и командирами целого сектора начальником артиллерии, а еще через неделю восхищенные рассказы о его хладнокровии, распорядительности, боевой опытности, тактичности и работоспособности достигли Парижа.

Капитан Анатолий Иванов, в прошлом старший инструктор офицерской пулеметной школы, не имел никакого отношения к Союзу возвращения на родину. Женатый на француженке, он держался в стороне от бывших своих соотечественников и еще в начале событий уехал в Мадрид через посредство писателя Андре Мальро, поступив в эскадрилью, созданную последним для защиты мадридского неба из купленных на черном рынке машин и набранных с бору да по сосенке пилотов, — пулеметчиком. Среди всевозможных искателей приключений, по весьма выгодным контрактам вступивших в международную эскадрилью под командованием Мальро, пулеметный ас «Анатоль» выделялся наравне с молоденьким французским летчиком Гидесом не одной своей отчаянной храбростью и поистине виртуозной точностью стрельбы, но и дисциплинированностью, бескорыстием и безотказностью. Приезжавшие из Мадрида утверждали, что Андре Мальро в них обоих души не чает.

Добрая слава о полковнике Хименесе и капитане Анатоле достигла ушей тех, от кого зависел и наш отъезд, помогла преодолеть в них естественное предубеждение против лиц, хотя и находящихся под двойным контролем — Коммунистической партии Франции и советского консульства, — но все же проживающих по нансеновскому паспорту с пометкой «русский беженец». Телеграмма Сталина довершила остальное. А теперь необъяснимое исчезновение двух человек из нашей команды могло многое изменить…

— Лион… скоро… Просыпайтесь… — вернувшийся после унылого топтания по коридору Чебан дотронулся до колена Ганева, который мгновенно, будто и не спал, выпрямился и спустил ноги на пол.

— Слышь… товарищ Юнин… товарищ Ди… митриев… я тут… посовещался… с кем надо… и вот чего… надумал… — И он довольно здраво предложил нам перед Лионом «рассредоточиться» (скорее всего, это было выражение Пьера), потому что если какая полиция предупреждена насчет нас, то скорее всего именно лионская.

Другая половина вагона, как и говорил вчера Ганев, не была разделена на купе и от этого выглядела гораздо свободнее. По отсутствию чемоданов можно было догадаться, что не пожелавшие тратиться на плацкарту пассажиры с плетеными корзинками на коленях или с холщовыми сумками через плечо, заполняющие скамейки без номеров на спинках, едут не издалека и неподалеку.

С левой по движению стороны не было даже откидных сидений. У последнего перед тамбуром окна стоял Пьер и задумчиво смотрел вдаль, на блещущую под солнцем Рону.

Я поздоровался, Пьер подвинулся, уступая мне половину пейзажа. Мы разговорились. Услышав, что я не состою в партии, он искренне удивился.

— У тебя есть расхождения с ней?

Мне пришлось объяснить, что расхождений нет и что около двух лет назад я был принят в партию по месту жительства в XIX аррондисмане и каждую среду ходил на собрания ячейки. Вместе со мной в ней числилось, совсем как богатырей в сказке о царе Салтане, тридцать три человека, тоже не имевших партийной организации на работе. Собирались мы у «буньа» — в темной лавчонке угольщика, где, между прочим, имелась и оцинкованная стойка и даже два круглых столика: по чуть ли не средневековому обычаю угольщик, кроме торговли углем и стянутыми проволокой в круги просмоленными щепками для растопки, занимался еще продажей, вина распивочно и навынос. Моей главной нагрузкой в ячейке была подробная информация о содержании «Правды» за каждую неделю. Но однажды после собрания, когда все уже разошлись, секретарь ячейки, а им был сам «буньа», в молчании распробовав со мной не носившую этикетки бутылку редчайшего, по его утверждению, красного вина, проводил меня до двери со звоночком и вдруг, конфузясь, объявил, что «сверху» пришло указание насчет таких, как я, товарищей и что, следуя ему, я должен немедленно перечислиться в «языковую группу» на рю де Бюси. Я не то чтобы обиделся, но мне как-то не захотелось быть таким членом партии, которого помещают в специальную колбу и старательно изучают под лупой.