Двое из многих - страница 4
— Сожрут они нас заживо, — пожаловался Тамаш товарищу. — Говорят, в этих краях и малярийные комары водятся…
— Водятся-то они, может, и водятся, дорогой Имре, но я надеюсь, что мы с ними не встретимся.
— Я уже замерз.
— Если б мы не были в столь плачевном состоянии, я бы предложил тебе побороться, чтобы хоть немного согреться, — дрожа от холода, проговорил Керечен.
— А чем не предложение? Давай поборемся!
— Дружище, во мне сто семьдесят пять сантиметров роста, а вешу я сейчас не больше пятидесяти кило… Каждая косточка торчит наружу. До борьбы ли уж тут?.. Да и ты не лучше выглядишь!
— Консервы! Где наши консервы? — Тамаш хлопнул себя ладонью по лбу. — Боже мой, уж не потеряли ли мы эту банку, а? Может, утопили в реке?
— Не бойся, — улыбнулся Керечен, — ничего с ней не случилось: она у меня.
— Давай откроем и съедим!
— Э, нет! Только завтра!
— Чего ждать до завтра? Может, это завтра уже наступило? Сейчас идет июнь тысяча девятьсот девятнадцатого года, и, если не ошибаюсь, сегодня воскресенье. Кажется, первое число. Дома сейчас мамаша мясной суп варит. Яблочко шафран бросила в бульон, чтоб он красивее стал, и лапшичкой заправила. Лапшу она сама месит… А затем блинчики с творогом…
— Это в военное-то время? — недовольно пробормотал Керечен. — Они там рады небось, если что и попроще есть…
— Я сейчас хоть чего бы поел! — вздохнул Тамаш. — Хоть чего давай! Посмотри-ка, вон в той большой яме вода стоит. Наверняка ее залило во время половодья. Нужно посмотреть, нет ли там рыбы.
— А если и есть, чем ты ее поймаешь?
— Руками.
Имре как был в костюме Адама, так и пошел к яме. Яма оказалась большой, но неглубокой: вода доходила только до колен. Однако сколько он ни смотрел и ни лопатил воду руками и ногами, ничего, кроме головастиков и каких-то червячков, не увидел. Напуганные неожиданным вторжением в их владения лягушки громко поплюхались в воду.
— Ничего, — с досадой произнес Имре.
Керечен тем временем ощупал развешанную на кустах одежду.
— Пошли дальше, — предложил он. — Нужно поискать человеческое жилье.
Одевшись, друзья двинулись в путь.
Вскоре первые любопытные лучи восходящего солнца заглянули в лес сбоку, как бы со стороны, и шаловливо заиграли с листвой в прятки. Стоило только задрать голову и посмотреть на вершины елей, как взору открывалась вся красота первозданной природы. Изумрудная зелень деревьев отливала золотом на фоне безоблачного голубого неба. Белоствольные березы целомудренно выделялись на густо-зеленом фоне елей и сосен, ослепляя своей красотой. По мере того как солнце поднималось все выше и выше, лес оживал, наполняясь тысячами голосов всевозможных птах, которые своим веселым щебетанием приветствовали новый день. Все вокруг было таким свежим и чистым, что сердца обоих беглецов невольно сжала тоска по дому.
Керечен окончил шесть классов гимназии. Его выгнали с треском, и только за то, что на уроке закона божьего он задал священнику настолько каверзный вопрос о сотворении мира, что тот ничего не смог ответить любознательному гимназисту. А скольких трудов и лишений стоили эти шесть классов гимназии родителям Иштвана, простым бедным крестьянам, имевшим всего-навсего три хольда земли! Оказавшись за воротами гимназии, Иштван выучился на электромонтера. Но долго работать ему не пришлось. Вскоре его забрали в солдаты, а в четырнадцатом году вместе с однокашником Имре Тамашем направили с маршевым батальоном на фронт.
Имре учился и того меньше: он окончил всего шесть классов начальной школы. Тоже выходец из крестьянской семьи, он работал поденщиком, когда находилась работа. В армию его забрали в одно время с другом Иштваном. Вместе они прошли огонь, воду и медные трубы. Вместе в пятнадцатом году попали в плен под Коломыей. Затем им предстояло проделать долгий и нелегкий путь через Буковину и Галицию. Пришлось поголодать, да еще как! Везли их в вагонах-телятниках, где их поедом ели вши. И наконец попали в солдатский лагерь для военнопленных в захудалом городишке Соликамске, что стоит на берегу Камы. Чего им только там не пришлось вынести! И тяжелую работу, и жестокое обхождение… Но больше всего пленные страдали от тоски по родине.