Дворянская дочь - страница 58

Стиви выглядел свежим, отдохнувшим и необыкновенно элегантным в своем льняном костюме с жилетом, жемчужная булавка подчеркивала его безупречно завязанный с бело-голубыми крапинками шелковый галстук. Я нашла его даже более восхитительным, чем накануне. Подав ему руку, я сказала:

— Здравствуй, Стиви, — и, почувствовав себя неловко, умолкла.

При всей своей галантности мой кузен тоже выглядел нерешительно.

— Ким и я до утра проговорили… о тебе, мы только что проснулись. Я сразу же пришел. Цветы оставил у швейцара, когда он сказал, что ты не принимаешь.

Он проспал! Как трогательно.

— А я-то думала… ты летаешь на аэроплане.

— Ну что ты!

Что-то более волнующее, чем аэроплан, вошло в его жизнь.

Принесли розы в вазе.

— Как мило с твоей стороны, — волнуясь, произнесла я. Белые и желтые, они очень гармонировали с моим белым шифоновым платьем и желтым поясом из тафты. — Это мои любимые.

В то мгновение я была уверена, что это так и есть. Я взглянула на своего кузена в молчаливом восхищении, а Вера Кирилловна предложила:

— Вы не пригласите вашего кузена сесть?

— О да, конечно. Садись, пожалуйста.

Стиви сел, слегка придерживая брюки, так, чтобы они не потеряли своего безупречного вида. Я присела на краешек кушетки напротив него.

— Их нет, — произнесла я внезапно.

— Чего нет?

— Твоих усов.

Он коснулся кончиком пальца своей верхней губы.

— Я подумал… тебе они не нравятся.

— Это правда. Но так, без них, мне тоже нравится, так даже больше, — быстро добавила я, заметив, что он расстроился.

Вера Кирилловна прикоснулась к своей коричневой атласной розе на груди, всем своим видом показывая неодобрение столь интимных разговоров.

— Вы не предложите князю чая, mademoiselle?

— Нет, не чая, кофе. Поляки предпочитают кофе.

Стиви был тронут.

Моя éducatrice попросила принести кофе.

— Можешь курить, если хочешь, — мне хотелось увидеть, как он это делает.

В ответ он сказал, что не станет портить воздух, которым я дышу.

Разговор снова зашел в тупик.

Вера Кирилловна еще раз пришла нам на помощь, в своей неторопливой манере расспрашивая Стиви о его друзьях в Оксфорде, в первую очередь о молодых великих князьях. Меня, однако, ни капельки не интересовал Принц Уэльский. Когда подавали кофе, я молча сидела, рассматривая своего кузена и отмечая про себя, как красиво он держит чашку, как элегантны его манеры, почти как у папы. И какие розовые и хорошо ухоженные у него ногти. Я так и воззрилась на них.

— Куда ты так смотришь? — спросил он беспокойно.

— Твои ногти… они так ухожены. — Глядя на этого изящного юношу, сидящего столь степенно и умеющего прекрасно вести себя в петербургских салонах, я внезапно вспомнила чумазого, взбалмошного, шумного и невыносимого мальчишку, который подрезал подпруги у седел и подбрасывал пауков в постели гостей.

Он, должно быть, тоже увидел того самого мальчика, отраженного в моих глазах. Он надул щеки и так смешно прорычал — р-р-р-р, что я больше не смогла сдерживаться и громко, по-детски захохотала.

Вера Кирилловна выпрямилась в знак осуждения, но так как мы с кузеном ничего не замечали, она встала, с важным видом скрестив руки на груди.

Следом за ней поднялся и Стиви, который тотчас пришел в себя.

Я осталась сидеть, так как не обязана была вставать перед графиней.

— Посидите, пожалуйста, еще минутку, Вера Кирилловна, — холодно вернула я ей ее взгляд. — Мой кузен, князь, еще не закончил свой кофе.

Вера Кирилловна села.

Кофе мы допили тихо и благопристойно. И, поглощенные друг другом, оба вздрогнули, услышав певучий голос тети Софи. — Comme с’est gentil![33] Как прелестно! — сказала она в дверях.

В комнату вошли Веславские с отцом и бабушка.

— Я вижу, ноги тебя больше не беспокоят, — заметила бабушка.

Последовали легкие подшучивания по поводу моей усталости после бала, которые, несмотря на беззлобность, раздражали меня. Я не хотела, чтобы со мной обращались, как с ребенком, перед моим кузеном. Мне хотелось казаться светской и искушенной барышней, которая могла бы очаровать молодого человека, уже имеющего «репутацию».

Вера Кирилловна удалилась. Бабушка и тетя Софи сели, а дядя и Стиви остались стоять. Отец сел рядом, обняв меня.