Двойной спор - страница 43
При всей симпатичности кареглазого, мне он не симпатичен вот ваще. Последнее время, все мысли, одна зараза синеглазая занимает. Чтоб икалось "ей" до пенсии.
19
— Ты действительно напряжена, куколка, — пыхтят в шею.
— Мне поможет расслабиться текила, — пытаюсь добавить в голос ноток «роковой соблазнительницы».
— Никуда не уходи, — пересадив на диван, Миха, шатающейся походкой, направляется за текилой. Кстати, терпеть её не могу.
Встряхиваюсь, как пёс. Вдсё. Отлично. Сбагрила. Немного подождать, чтобы он скрылся из вида и не смог увидеть, что я линяю, и убегать. Закончили. С вечеринками, горгоной Холодковой и её дурацким спором. Мозги, слава богу, вернулись из долгого пешего тура.
Пробежаться голой не кажется страшным. Ибо дорого обходится соблазнение Романова. Слишком.
Дожидаться, чтобы меня распластали на диванчике из-за него, точно не в моих интересах.
Надежда, корчась в агонии, сд*хла. Он не прибежит и отстаивать не будет. Ему на меня похр*ну.
Не тешь себя, Ева. Романов, возможно, тебя ещё и ненавидит.
Закидывая лямку топа, слетевшую от игрищ Михи, на плечо, и горько усмехаясь.
— ЕВА! — раздаётся ор на весь особняк, да таких дицебел, что я, хотевшая уйти, плюхаюсь обратно на диван.
Отец.
Откуда он узнал, что я тут?
Мельтешу, загнанным зверьком. Куда бежать?
К выходу? Но он оттуда и идёт.
— Пригнись, — знакомый голос, меня стягивают с дивана, заставляя ползком обогнув его, спрятаться за широкой спинкой.
— Романов? — вытягивается лицо, когда понимаю, кто на корточках сидит рядом.
— Твой отец — Марков?
Хмурится на мой кивок сильнее, но не сказав причину неадекватной реакции, указывает пальцем за спину.
— Что? — дёрнув головой туда, не понимаю.
— Видишь окно?
— Ну, вижу.
— Придётся прыгать.
— Дурак? — поворачиваюсь, пытаясь найти проявление шутки на его лице.
— Дурак, — констатирую.
— Но не шутишь. Не шутишь же? — мажор качает головой.
— Я тебя поймаю, — заверяет.
— Скину смс на телефон, когда буду под окнами. Второй этаж, Ева. Не трусь, — шепчет и не успеваю сказать нифига, он поднимается, и исчезает.
Столбняк взял конкретный.
Но рёв отца, на первом этаже: "Ева, живо, выходи", заставил выпрямится и рвануть к окну.
— Куколка, ты куда? — летит озадаченное в спину.
Развернувшись, забираю из рук Михи текилу, одним махом выпиваю, слизываю соль с горлышка.
Храбрости не прибавляется, но всё равно считаю нужным сказать" спасибо".
И долго не думая, так как смска от пришла, открываю окно, перемахиваю через него и зацепившись на карнизе, смотрю вниз.
— Прыгай. Не бойся, — громко, но недостаточно, чтобы услышал папа, уверенно командует Романов, запрокидывая голову на шорох.
Понимая, что препираться, прося заверений, что поймает, это…в общем, можно долго простоять.
Пустая трата времени, да и уверенности не прибавит, зато отец рано или поздно найдёт, затащит за шкварник обратно. И самое лучшее, что меня ждёт — интернат, замаскированный под универ.
Поэтому просчитав примерно траекторию, срываюсь вниз, решив, что, если не словит, я сломаю ногу — максимумум. Но, когда кости сростутся, ничегошеньки не помешает свернуть ему шею.
Секундное чувство полёта.
— Спрыгивай, — шёпот у уха. Рома втягивает носом воздух у шеи.
Нет. Он всего-то замучавшись держать, сопит и уговаривает себя не бросать меня.
Не придумывай, Ева. Будет он тобой «дышать». Держи карман шире. Осторожно приоткрываю один глаз.
— Я не умерла, — открываю для себя удивительный факт.
Распахнув глаза, упираюсь в океан. Вообще-то его глаза должны быть мне ненавистны. Но я почему-то именно в этот момент, когда он крепко держит, не даёт навернуться, решила, что хочу видеть их всегда.
Мания величая?
Ей-богу она. Не нужна я ему. И угомонится — отличный из имеющихся вариантов. Самый лучший — было бы сбежать, но зная отца, не смогу.
— Второй этаж. По-любому не умерла бы, — Романов скидывая со своих рук ненужный балласт, в лице новенькой.
— Чего ты? — видит, что я с лица спала.
Последние сомнения потому что развеялись…правда не нужна.
— Пыль попала, — слегка надавливаю пальцами на веки, чтобы не дать слезам волю.
Дикость. Влюбилась в гада. Ё-моё. Как теперь жить? В одной аудитории ведь учимся.