Двойной спор - страница 45

— Иди ты на… — морщусь от прозвучавшей грубости. От быдло холодцовское.

— Она, практически, выиграла спор. Я не могла иначе. Либо заманить её на вечеринку и сдать отцу, либо проиграть. Видела Рому? Что с ним творится.

А что с ним?

Подсвечивающийся дисплей отвлёк от подслушивания.

Отец.

А-а-а, верещит в голове маленькая девчонка.

Что делать? Ответить? Не отвечать?

Может написать я на маникюре? У стоматолога? У патологоанатома?

Нет. С последним перебор. Не прокатит.

Да и с двумя оставшимися.

Что я одновременно с тем, как мне зуб «дрелят», смски беззаботно строчу?

С маникюром тоже не состыковка. Бывают мастера руку могут откусить, если ей «наманикюренной» и «недошедшей до кондиции» полезешь по телефону «бряцать».

— Я поеду домой, — информирует Холодкова «подругу».

— Но…вечеринка?

— Скажи… Что-нибудь придумай. Мне на ней теперь быть неинтересно. Всё, Лина. Чмоки, не скучай, — скатывается к общению барыня-холоп с*чка, считающая себя «элитарной».

Прошло минут десять. Двоица, думаю, ушла. Но я примёрзла конкретно. Сил проверить нема.

Экран ожил, когда я уже не чаяла.

«Ева, ты где?».

«Сижу в беседке» — печатаю Марку задубевшими пальцами.

«У кустов которая?»

"Наверное. Погоди. Есть другая?"

— Наверное, — заставляет весёлый голос вздрогнуть.

Поднимаю глаза. Марк. Живёхонький, здоровёхонький. Стоит улыбается чему-то. Видать потому что в парке[9] поэтому улыбается.

Тепло же. Чего не улыбаться?

— Что?

— Ты на воробушка, сидящего на жёрдочке, похожа. Забавно, — забрав телефон, мажор кладёт шуршащий пакет мне на колени.

Берёт мою ладонь в тёплые свои (отопление что ли у мажоров по крови гоняется? Чего руки такие горячие?), начинает её быстро растирать. Потом "хоба", в перчатку.

Затем вторую «прогрел» и в другую "тепляшку".

Я офигеваю от уровня заботы, Марк потянувшись, достаёт из пакета квадратики какие-то. Надорвав упаковку, под вялое возмущение, он снимает мои кроссовки. Пришлёпывает на каждую стопу по квадрату. Засовывает мои ступни обратно. Даже шнурочки завязывает. И когда тельце в пуховик-пальто закутали, ноги уже «грелись» на ура.

Завершающим штрихом было водружение шапки..

Потянув меня, куклу одетую, вверх Герц осмотрел с ног до головы.

— Чего? — не понимаю его смешок.

— С пальто размерчиком прогадал. И щёки твои красные. Петрушку напоминаешь… — под возмущенным взглядом, Марк осекается.

— Неважно. Главное, тебе удобно?

— Ага, — киваю.

— Отлично. Тогда, пойдём, — хватая за миленькую розовую перчатку, тащит он к выходу из беседки.

Переставляю ноги за ним, но сама размышляю. Спросить или не надо?

Ладно, спрошу.

— Марк, — собравшись, зову.

— А?

— Чем вам не угодил мой отец? Что за непонятная реакция у вас с Романовым? — парень каменеет. Поворачивается ко мне.

— Не поверю, что ты не знаешь о его…работе.

— Знаю, — удивлённо киваю.

— И тебя она не смущает?

— Что должно смущать в делах с недвижимостью?! Он ведь бизнесмен. Даже инет подтверждает…

— Ева, — снисходительно прерывает трескотню Герц.

— Твой отец владеет сетью клубов.

— И чего? Что плохого в клубах? Не понимаю. Почему вы с Романовым реагировали на него, как на самого худшего человека в мире? Клубы и клубы, — пожимаю плечами, действительно не понимая.

— Клубы, непростые. Ева! — А золотые? — глупо хихикаю.

— Для Маркова, да.

— Боже. Да что за клубы то? Можешь сказать нормально?

— Бои без правил, Ева. Бои без правил. Сеть Маркова для них и предназначена. Хотя и замаскирована под "обычные".

— В каком смысле "без правил".

— В прямом. Бой проходит до смерти, — бледнею.

Дышать тяжело стало как-то. Невыносимо сделать вдох.

— И Романов, Ева, безусловный чемпион "арены", — бьёт наотмашь другой правдой Марк.

— Но… — потеряно шепчу. — Это нелегально. Незаконно. Как можно убивать людей? — присев на корточки, хватаюсь за голову.

В мыслях не хочет умещаться. В самом жутком кошмаре представить не могла нечто даже отдалённо похожее.

Подхватив меня амёбную на руки, Герцмен сажает в машину, припаркованную близко от беседки. Нести недолго пришлось. Да мы и во время разговора считай дошли уже.

— Хотел не говорить, — злится на себя Марк, видя, что я похожа на памятник, самой себе.