Джек-Брильянт: Печальная история гангстера - страница 37

Играют они, значит, а тут объявился какой-то пижон, назову его Уилсон, — норовит с Ротстайном сыграть. Там и другие игроки были, но ему, видишь ли, Ротстайна подавай — король как-никак. Сел он с ним, с Ротстайном, играть и на первой же сдаче одиннадцать тысяч выигрывает, на второй — восемь, а на третьей, когда банк поделили, — еще пять. А у Ротстайна двое его людей сидят в нужнике и колоды Уилсона изучают — не крапленые ли? Так и есть, нашли крап, маленькие такие мушки на рубашках, в углу. Работа — не придерешься, первый класс. Ротстайн смотрит, такое дело, и объявляет перерыв, но виду не подает, а мне говорит, чтобы я, если что, Уилсона приструнил. «Хорошо», — говорю — мне же за это деньги платят. Сдает он Уилсону втемную, Уилсон идет на все — и проигрывает. Расплачивается, а А.Р. ему: «Проиграл втемную — бывает, только зачем же фальшивыми расплачиваться? Несолидно как-то». Только Уилсон встал — тут я ему и врезал. Убить не убил, но приложил как следует. Приходит он в себя, а мне говорят: отвези его отсюда куда-нибудь, чтоб не говнился. Убей — не сказали. Отвез я его на машине к реке и отвел к причалу. Он предложил мне четыре штуки, все, что у него осталось, и я взял. Взял, выпустил в него три пули и утопил. Потом оказалось, у него трое детей было. Он, конечно, жулик был, но жилось ему несладко. Посмотрел он на меня и говорит: «Ты что?! Я ж тебе четыре штуки дал!» Трудная у него жизнь была, с тремя-то детьми, а я его взял и замочил. Уж больно мне эти его четыре штуки нужны были, а я знал, что у него они есть. До него я никого не убивал, он первый. А знаешь, кто виноват? Ротстайн. Может, я б его и не убил, если б А.Р. мне про стрижку не вклеил, после этого я себя сразу шпаной, шестеркой почувствовал. Нет, я и сам знал, что я шпана, но не думал, что это так заметно. А с четырьмя штуками я шпаной быть перестал. Справил себе новый костюм и постригся — и не где-нибудь, а в «Уолдорф-Астории».

Эти четыре тысячи воодушевили Джека. Вместе с братом Эдди он познакомился с Тузом О’Хейганом, который работал шофером у Верзилы Билла Дуайера, торговца ромом номер один. На Дуайера кто только не работал: и береговая охрана, и весь Джерси-Сити, и часть Лонг-Айленда. Узнав все это, Джек дает Тузу полсотни, чтобы тот и его работать устроил к Дуайеру. Туз звонит Дуайеру прямо из бара, он там в это время с братьями Брильянтами выпивал, но Билла не застает — тот, говорят, где-то гуляет и вернется нескоро. Тогда Джеку пришла в голову другая идея, и он, когда они втроем в машину сели, Эдди за руль, а Джек с Тузом сзади, вставил пистолет О’Хейгану в ухо и потребовал адрес дуайерского склада со спиртным — любого, лишь бы без особой охраны.

«Говорить Туз отказался, — рассказывал мне потом Джек, — и я ему шарахнул дулом пистолета по носу, да так, что тот всю машину кровью залил. Едем в Бронкс, там, я слышал, грузовик достать можно. «Если не скажешь, — говорю Тузу по дороге, — я тебе пятки дотла сожгу, так и знай». Тут он наконец раскололся, забили мы ему ноздри туалетной бумагой и поехали на самый маленький склад Дуайера в Уайт-Плейнз. Там я сочиняю историю, что нас послал с грузовиком миллионер по имени Райли, — я знал, что Дуайер дела с ним делал, — и Туз подтверждает, что так оно и есть. Уговаривает двоих ребят, которые склад стерегли, чтобы они загрузили в грузовик шотландского виски и шампанского, а на обратном пути в город мне говорит: «Дуайер убьет тебя». А я ему: «Брось ты, Билл отличный парень, такие, как он, поощряют инициативу».

Потом мы отвезли Туза в больницу, и я заплатил, чтобы ему нос выправили. Мы с Эдди решили: пусть поживет у нас, пока я не придумаю, что дальше делать. Будит он как-то ночью Эдди и говорит: «Он что, собирается убить меня?» А Эд ему: «Нет, вряд ли. Если б он хотел тебя убить, с какой стати ему было платить за твой нос?»

После этого Джек отправился с деловым предложением к Ротстайну.

— Послушай, — говорит, — у меня есть спиртное. Много спиртного.

— И что дальше? — Ротстайн, как видно, очень удивился, что у Джека может быть что-нибудь ценное, кроме пистолета. — Сколько ты за него хочешь?