Джек-Брильянт: Печальная история гангстера - страница 38

— Чем больше, тем лучше.

— Спиртное стоит по-разному. Зависит от качества.

— Можешь попробовать.

— Сам я пью мало. Разве что на бармицве или на свадьбе. Но у меня есть друг, он и сам пьет хорошо, и разбирается в том, что пьет.

Отвозит Джек Ротстайна с его другом в гараж в Уэст-Сайде, где стоял грузовик со спиртным. Друг пробует и хвалит. «Отличный, — говорит, — продукт».

— Насколько я понимаю, ты ввез этот товар сам? — спрашивает Джека А.Р.

— С каких это пор Арнолда Ротстайна заботят такие мелочи?

— Видишь ли, мне не совсем безразлично, в чьих карманах копаются мои друзья.

— Могу сказать правду. Это товар Дуайера.

Ротстайн покатился со смеху.

— А ты, я смотрю, не робкого десятка, — говорит, — раз связался с самим Верзилой. Но знаешь, что самое-то смешное? Самое смешное, что Билл должен мне несколько ящиков виски (он под них взял у меня в долг), — поэтому не исключено, что ты хочешь всучить мне товар, который и без того мой.

— Дуайер не обязан знать, что ты купил этот товар.

Ротстайн снова засмеялся — ушлый же ему попался парень.

— Если б у меня было еще два грузовика, — осмелел Джек, — я бы тебе втрое больше привез. У меня, кстати, еще одно предложение: дай мне два хороших грузовика, и ты в виски купаться будешь.

— Не все сразу, — говорит ему А.Р.

— Нам, молодым, сразу все подавай.

В результате Ротстайн перестал иметь дело с Дуайером благодаря Джеку-Брильянту, arriviste[28] — преступнику, который на следующий же день после того, как Ротстайн купил ему два грузовика, вновь наведался на склад в Уайт-Плейнз и при поддержке новых помощников, а также их новых, только что сделанных обрезов подчистил помещение до последней бутылки.

В 1925 году Джек уже пользовался репутацией одного из самых жестоких налетчиков, а также — богатого чудака, владельца «Театрального клуба», личного друга самого Ротстайна и вдобавок — человека, чьи враги размножаются со скоростью кроликов.

«Еще выстрела не слышал, а уже что-то обожгло; вижу, из окна проезжавшей машины обрез высунулся, и уж потом только — боль. Съехал я боком вниз с сиденья, а то думаю: так они через стекло меня добьют, а так им через металлическую дверь стрелять придется. Свернулся в три погибели, слышу, тормоза визжат, надо рвать когти, думаю, а тут чувствую: пуля в правую пятку угодила. Я только потому ни в кого не въехал, что кругом пусто было: ни перекрестка, ни машин припаркованных. Подъезжаю я к Сто шестой улице и вижу — тронулись. Надо, значит, остановиться, пусть думают, что я в ауте. Съезжаю к бордюру, голову на сиденье откинул — вроде как отключился. А сам весь в крови, пятка проклятая болит… Какая-то женщина в машину заглянула, испугалась — и бежать. Вижу, их тачка в квартале от меня на Пятую улицу свернула, — наверно, возвращаются назад — узнать, чем дело кончилось. А вот моя заглохла, повернул ключ зажигания, смотрю: шляпа-то на полу, новая, соломенная, с одной стороны поля отстрелены, как не бывало. Поднял ногу, стараюсь, чтобы пятка пола не касалась, выжал сцепление, газ… Болит — сил нет… Народ видит, я весь в крови, перепугались, за припаркованные машины попрятались. Пришлось сматываться, делать нечего, сворачиваю на Пятую, к голове руку приложил — и тут кровь, а боль такая, что… Еду в «Гору Синай», единственную больницу, которую я в том районе знал, на Пятой, всего в нескольких кварталах. «Только бы пальцы ног не свело, — думаю, — а то вести машину не смогу. Не думай о крови, — говорю сам себе. — Двигай пальцами». И знаешь, о чем еще я подумал? «Интересно, — подумал, — а искусственные пятки продаются?» Они меня не преследовали — может, поняли, что убрать меня не удалось, и струсили. Тут боль чуть поутихла, мозги прояснились. «Только не вырубись, козел, — говорю сам с собой. — Уже почти приехали». И тут, как назло, — красный свет. «Если проеду на красный, — думаю, — меня наверняка стукнут, уж тогда точно костей не соберу». Стал я ждать зеленого, а на полу — целое море крови, на полу, и подо мной, на сиденье. Вся жопа в крови, костюм загубил, и шляпу тоже. Лица за обрезом я не разглядел, а вот шофера видел. Туз О’Хейган. Радуется небось, паскуда, вспоминает тот вечер, когда сам у меня в машине кровью плевался. «Ничего, заплатит сполна, — думаю, — никуда не денется. И скажет, кто стрелял. Туз расколется — он боли боится. Перед тем как на тот свет отправиться, он, сукин сын, еще новый костюмчик мне прикупит, костюм и шляпу». Я уже возле самой больницы был и тут только вспомнил, что у меня ведь пушка в кармане. Достал и в окно выбросил — еще только не хватало на этом попасться! Как сейчас помню, открываю я дверцу, а сам думаю: «Господи, а исподнее-то у меня чистое?» Представляешь? Придвинулся к двери, ногу кое-как волочу, из машины вывалился и захромал. Вот она дверь, уже близко… Как дошел, сам не знаю…»