Джек-Брильянт: Печальная история гангстера - страница 48

Как и в Бельгии, полиция поднялась на борт, имея при себе ордер на арест Джека. Джек боялся, что на него набросятся, но полицейские решительно вклинились в толпу, взяв его в плотное кольцо. Кольцо, правда, то и дело, прорывали, люди протискивались вперед, кричали: «Привет, Джек! С возвращением!» — а некоторые даже протягивали ему блокноты и карандаши — дай автограф! Когда это не удавалось, его почитатели тянулись к нему — коснуться рукава, пожать руку. Одна женщина не смогла до него дотянуться и в сердцах ударила по плечу газетой, за что извинилась: «Хотелось подержаться за тебя, красавчик», а какой-то молодой человек попытался поймать Джека за лацкан пиджака, вместо Джека поймал полицейского и, как и женщина до него, получил удар дубинкой по голове.

— Убийца! — выкрикнул кто-то.

— Ступай восвояси, нам ты не нужен!

— Не обращай на них внимания, Джек!

— Ты бесподобно выглядишь, Брильянт!

— Да он птица в золотой клетке!

— Улыбнись, Брильянт! — крикнул ему фоторепортер, и Джек на него замахнулся, но ударить не успел.

— Привет, братишка! — Повернув голову, Джек увидел своего двоюродного брата Уильяма, рабочего-металлурга, и упросил полицейских пустить его подойти поближе; Уильям, здоровенный детина с красным, расплывшимся от пива лицом, протиснулся к машине, куда подвели, предварительно оцепив ее полицейским кордоном, и Джека.

— Каким ты франтом заделался, Джек, — сказал Уильям.

— Про тебя этого не скажешь, Уилл.

— Что это у тебя в петлице?

— Масонский значок, Уилл.

— Черт побери, Джек, они же протестанты, нет разве?

— Нужно для дела, Уилл.

— Я смотрю, ты и религию в ход пустил.

— Скажи лучше, Уилл, как там тетя Элли?

— В порядке.

— Ей ничего не нужно?

— От тебя — нет.

— Ладно, рад был повидаться, Уилл. Кланяйся от меня могильным червям.

— Обязательно, Джек. Они просили тебе передать, что ждут тебя с нетерпением.

Джек сел в машину.

— Что вы думаете об убийстве сотрудника ФБР, которое произошло вчера в Ньюарке, на пивоварне «Восход солнца»? — спросил Джека репортер, заглянув в кабину.

— Первый раз слышу. Ничего глупей не придумаешь. Дело теперь на месяц встанет.

— В Европе много денег спустил? — поинтересовался другой репортер.

— Не больше, чем спермы, дружок, — ответил Джек, и репортера как ветром сдуло.

— Как тебе Европа?

— Сошел на берег — вот тебе и Европа.

— В Гамбурге вас видели с какой-то блондинкой. Кто она?

— Медсестра. Мерила мне пульс.

— Вы хорошо знали Чарли Нортрепа?

— Лучше некуда.

— Полиция считает, что убили его вы.

— Никогда не верьте фараонам и женщинам.

Полиции это надоело, толпу репортеров раздвинули, образовался коридор, и машина тронулась. Джек помахал мне на прощанье; он улыбался с счастливым видом человека, которому вновь грозит опасность…

Иногда в моем подсознании начинает почему-то звучать музыка, и, написав последнее предложение, я услышал вдруг, непонятно с какой стати, знакомую мелодию. Проиграв ее про себя всю, до конца, я сообразил, откуда она: сорок два года назад Джек улыбался мне на прощанье из окна полицейской машины, а на причале наяривал джаз-банд. Отчетливо слышу этот рэгтайм:

В тюрьме Джек провел двадцать часов. Его тетушка прислала ему коробку пирожных с патокой, а я два сандвича: солонина на черном хлебе. Специальный уполномоченный Дивейн звонил из Нью-Йорка, чтобы в Филадельфии Джека задержали, однако улик против него не нашлось, и к середине следующего дня я подготовил выписное соглашение. Мы заявляли, что уезжаем из Филадельфии, заверив жителей, что чужаки на сферы влияния местных группировок претендовать не собираются. Джек попросил, чтобы ему дали два часа на посещение родственников, судья не возражал, после чего начался судебный ритуал, продолжавшийся ровно четыре минуты. «По мнению суда, — заявил судья, — внимание, уделенное вам как прессой, так и собравшимися на пристани, является типичным примером помутнения массового сознания, которое имеет обыкновение превозносить то, что никакой ценности не представляет. Хочу сказать вам от имени всех добропорядочных горожан: Филадельфия нуждается в вас ничуть не больше, чем Европа. Убирайтесь из нашего города и больше сюда не возвращайтесь».