Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья - страница 26

Набор этот включал гладкоствольное ружье, предназначенное для того, чтобы охотиться с дробью на мелких животных и даже на тех, для которых употребление пули бесполезно, и того же калибра карабин с нарезным стволом, предназначенный для охоты на крупных животных и для стрельбы по человеку, если речь шла о странах, где человек причислен к вредным животным. В двух ящиках поменьше хранилось по паре пистолетов: в одном — обычные дуэльные пистолеты, во втором — боевые двуствольные пистолеты с вертикальным расположением стволов.

Кроме того, Рене заказал для себя сподручный абордажный топор без всяких украшений, из простой вороненой стали, но такой превосходной закалки, что с одного удара, словно тростинку, перерубал железный прут толщиной в мизинец. Но оружием, которому Рене отдавал предпочтение, о котором заботился с совершенно особым вниманием и которое носил на шее, подвешенным на серебряной цепочке, был кинжал турецкого образца, слегка изогнутый и настолько острый, что с его помощью он мог, как это делают дамасские арабы благодаря великолепной закалке своих сабель, разрезать на лету шелковый платок.

Сюркуф явно был счастлив присутствием Рене на борту, а главное, тем, что сделал его своим секретарем, поскольку это позволяло ему беседовать с ним сколько угодно. Капитан, имевший характер угрюмый и властный, был малообщителен и, чтобы держать в слепом повиновении все это разнородное товарищество людей, представлявших все края и все ремесла, много заботился о забавах и развлечениях для своего экипажа. Он устроил на борту «Призрака» два фехтовальных зала: один на юте — для офицеров, второй на полубаке — для матросов, имевших склонность к фехтованию. Он заставлял их также упражняться в стрельбе, однако для старших офицеров она неукоснительно устраивалась на правом борту, а для унтер-офицеров и матросов — на левом.

Лишь его старший помощник, г-н Блеас, мог в любой час и без всяких предлогов входить в каюту Сюркуфа; всем остальным офицерам, даже лейтенанту, требовался на то серьезный повод. Рене был освобожден от соблюдения этого правила, но, опасаясь вызвать зависть среди своих товарищей, он редко пользовался этой привилегией и, вместо того чтобы приходить к Сюркуфу, предоставлял Сюркуфу возможность приходить к нему.

Каюта капитана была обставлена с чисто военной изысканностью: две 24-фунтовые пушки, целиком убиравшиеся внутрь, когда враг не маячил на горизонте, были медными, но казались отлитыми из золота, так ярко начищал их негр Бамбу, находивший особое удовольствие в том, чтобы любоваться своим отражением в них. Каюта была обита кашемиром, привезенным из Индии; оружие со всех частей света служило ее украшением. Простой гамак из полосатого холста, подвешенный в промежутке между пушками, служил капитану постелью; но куда чаще Сюркуф не раздеваясь бросался на большой диван, который при случае мог заменить гамак и, как и он, помещался между двумя 24-фунтовыми пушками. В момент приготовления к бою всю мебель, которая могла быть повреждена при откате орудий, убирали, и каюта целиком предоставлялась артиллеристам.

Когда Сюркуф прогуливался по палубе, он ни с кем не разговаривал, за исключением вахтенного лейтенанта, и, когда он там прогуливался, все спешили посторониться и убраться с его пути; и потому, чтобы не создавать подобных неудобств другим, он во время прогулок держался ближе к гакаборту.

Находясь в своей каюте, он вызывал негра Бамбу ударами тамтама, звон которого разносился по всему судну, и по силе этого звона все могли догадаться, в каком расположении духа находится капитан.

В том земном раю, где он целую неделю жил вместе со своими людьми, у подножия пика Тенерифе, Сюркуф добавил к радостям охоты и рыбной ловли новое развлечение: танцы.

Каждый вечер, под прекрасным небом, усеянным неведомыми в Европе звездами, в тот час, когда от деревьев исходит благоуханный аромат, а с моря доносится свежий бриз, на лужайку, гладкую, словно скатерть, спускались из деревень Часна, Вилафлор и Арико миловидные поселянки в живописных нарядах. В первый день было довольно затруднительно найти оркестр, достойный прославленных танцоров и прелестных танцовщиц, но Рене заявил: