Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья - страница 50

— Отец, простите меня!

На что она намекала?

Несомненно, на какое-то новое чувство, которое зародилось в ее сердце и в сочетании с непривычным морем звуков и зрелищем новых мест оттеснило память об отце.

На другой день, едва рассвело, Рене явился к Сюркуфу, который уже проснулся, но еще лежал в постели.

— Послушайте, дорогой Рене, — произнес капитан, увидев молодого человека, — вы пригласили нас на завтрак на траве, а задали нам настоящий пир, достойный набоба. Я принял приглашение на завтрак на траве, и ставлю вас в известность, что мы с Блеасом решили разделить с вами издержки на эту прогулку.

— Дорогой капитан, — ответил Рене, — я как раз пришел просить вас об услуге, которая сделает меня вашим вечным должником.

— Говорите, мой дорогой Рене, и, если только просьба ваша не окажется для меня совершенно невыполнимой, я заранее даю вам обещание исполнить ее.

— Я хотел бы, чтобы, пользуясь каким-нибудь предлогом, вы послали меня обследовать берега Пегу. Поскольку вы задержитесь на Иль-де-Франсе или в его окрестностях на несколько месяцев, дайте мне отпуск на полтора месяца, и я догоню вас, где бы вы ни были.

— Понятно, — улыбнувшись, промолвил Сюркуф. — Я назначил вас опекуном двух прелестных созданий, отца которых мы невольно убили, и вы желаете до конца исполнить ваши опекунские обязанности.

— В том, что вы говорите, господин Сюркуф, есть правда, но, прочитав в ваших мыслях недосказанное вами, скажу вам, что отнюдь не любовное чувство толкает меня на это путешествие, предпринять которое, при условии вашего одобрения, капитан, я решил в тот момент, когда покупал у работорговца его судно. Я не знаю, что может случиться со мной, но не хочу, оказавшись так близко от берегов Индии, уехать, не устроив одну из тех великолепных охот на тигра или слона, какие дарят ее участникам высочайшее ощущение жизни, ибо ставят их перед лицом смерти. Заодно я сопровожу домой двух юных сирот, к которым проявляю участие, хотя причины его никто никогда не узнает. Вы говорите о любви, дорогой капитан, но мне нет еще и двадцати шести лет, а сердце мое мертво так, как если бы мне было восемьдесят. Я обречен убивать время, мой дорогой Сюркуф. Раз так, я хотел бы убивать его, совершая нечто необычное. Я хотел бы, чтобы это сердце, мертвое для любви, было живо для других чувств: позвольте мне искать эти чувства и помогите мне найти их, предоставив мне отпуск на полтора — два месяца.

— Но как вы намерены плыть? — спросил Сюркуф. — Неужели на этом утлом суденышке?

— Именно так, — ответил Рене. — Вы же видели, что я купил это судно под видом американца и получил все документы, удостоверяющие его национальную принадлежность. Я говорю по-английски так, что, ручаюсь, любой англичанин и американец скажет, что я родом из Лондона или из Нью-Йорка. Американцы пребывают в мирных отношениях со всеми на свете. Я поплыву под американским флагом. Меня всюду пропустят, а если и остановят, я предъявлю свои документы и мне предоставят свободу. Что вы на это скажете?

— Но вы же не посадите ваших прелестных пассажирок на судно, предназначенное для перевозки негров?

— Мой дорогой капитан, через две недели вы не узнаете «Нью-Йоркского гонца»; снаружи он нисколько не изменится, его покроют слоем краски, только и всего; но внутри, благодаря превосходным древесным материалам и великолепным тканям, которые я мельком видел вчера, он будет превращен в бонбоньерку, если, разумеется, вы дадите мне отпуск.

— Отпуск вы получили, друг мой, раз уж попросили меня о нем.

— Ну что ж, теперь вам остается указать мне самого искусного мастера по внутренней отделке кораблей, которого вы знаете в Порт-Луи.

— У меня есть на примете то, что вам нужно, мой юный друг, — ответил капитан. — Не говоря уж о том, что, если издержки окажутся больше, чем вы полагаете, я выступлю вашим поручителем на неограниченный кредит.

— С благодарностью отказываюсь от этой очередной услуги, дорогой капитан; так что, если вы соблаговолите дать мне адрес, я дальше этого в своей назойливости не пойду.

— Да вы, стало быть, миллионер! — воскликнул Сюркуф, не в силах более противиться любопытству.