Ёлки зелёные - страница 7
Может, как-то подняться? Попробовать? Сделать ему эту не удалось. Горячая боль хлестнула его в бок с такой силой, что он едва не потерял сознание.
Ёлки зелёные... и тут Тимофей крепко ругнулся в мыслях - съездил за ёлочкой, нечего сказать! Сколько он тут уже лежит? Может, и Новый год наступил? И Маруся к нему заходила, а его и нет. Подумала, наверно, что он трус, специально сбежал из дома, чтоб с ней не встречаться. У-у-у, дурак он!
Кое-как Тимофей повернулся на здоровый бок. Отдышался, одной рукой крепко прижал куртку к ране, дождался, пока боль малость стихнет, и медленно пополз.
Тимофей соображал плохо, куда он двигался. В голове шумело, темнело в глазах. Он останавливался после каждого рывка и долго лежал на снегу, приходя в себя и собирая силы. Показалось, что он крутится на одном месте. Вдруг его осенило, что можно сориентироваться по звёздам. Тимоха рухнул на снег, тяжело дыша, после очередного рывка, и посмотрел на спасительное небо. Но оно сегодня не было к нему благосклонным. Сквозь еловые лапы он видел только непроницаемую тьму. Небо затянуло тучами.
Сейчас на запах крови обязательно подойдут волки. Они тут в лесах главные хищники. И если он, Тимоха, сам сейчас не помрёт, то волчья стая его растерзает. И уедет Маруся снова в город. Так и не свиделись... И тут жальче жалкого стало Тимофею и леса своего, и своей земли, и дел недоделанных и неначатых, и праздника новогоднего, и желаний невоплотившихся. И такая горечь нахлынула на него, такая маета-тоска, что сейчас, именно сейчас, вся жизнь его вместе с этими ёлками, небом, снегом - раз! - и захлопнется, как шкатулочка с чудесами, которые он, только он один и видел, и знал...
Тимофей стиснул зубы, поднял голову, пытаясь разглядеть хотя б какой-нибудь просвет в лесной тьме. Вон туда надо ползти, там, дорога... Он толком ничего не видел, но почему-то чутьё подсказывало, что выход там. Он прополз всего чуть-чуть, но силы оставили его. Захотелось пить. Тимофей схватил горсть снега и заснул себе в рот. Это позволило сделать еще один рывок. И снова горсть снега - и рывок. Тимофей отдышался. Озноб бил все его тело. Было уже трудно контролировать свои руки и ноги, Тимоха тихонько дул на озябшую ладонь. При выдохе у него как-то все начало кружиться перед глазами, он попытался взять еще снега, но не смог...
Колокольчик... где-то звенит колокольчик... Тимофею показалось, что у него начинаются слуховые галлюцинации. Он приподнял голову. Сколько он пролежал сейчас в забытьи? Или всё ещё лежит? Но колокольчик упрямо звенел.
"Колокольчики мои, цветики степные" - песня вдруг затесалась в его путаное сознание. Маруся ее пела. Хороший у нее голос, крепкий, сильный, как река полноводная.
Тимофей не двигался. Уже не было сил куда-то ползти. Он слушал песню.
"...В день весёлый мая,
Средь некошеной травы..."
Э-эх, май бы сейчас, в мае тепло...
"...Конь несёт меня стрелой
На поле открытом..."
Конь? Конь...
Но Марусин голос продолжал:
"...Колокольчики мои,
цветики степные..."
Звенит, звенит колокольчик...
"...но уздой не удержать
Бег неукротимый..."
Топот копыт все ближе...
"...Конь несёт меня стрелой,
А куда, не знаю..."
Да ведь же, конь! Тимофей дёрнулся и разлепил глаза. Совсем рядом с ним слышался звон колокольчика и глухой стук копыт по заснеженной дороге.
- Э-э-эй! - крикнул он, насколько хватило сил. - Помоги!
Тимофей бессильно облизал непослушные губы.
Через несколько долгих-предолгих мгновений над ним раздался грубоватый женский голос:
- Кто здесь?
Свет от фонарика резко упал Тимофею на лицо.
- Да никак Тимофей Иваныч... - узнала его женщина.
Через какое-то время до него донеслись обрывки фраз:
- ...алло, скорая... Да... Да, дорога на Дворково... наш лесничий, Барков Тимофей Иванович...
Под охи, ахи, причитания она сбросила с телеги на дорогу всю солому, какая была, потом кое-как подтащила Тимофея и уложила его на эту кучу. Оказалось, он всё-таки дополз до дороги.
- Сейчас, сейчас, миленький... держись, держись. Подъедут, подъедут сейчас, - торопливо говорила женщина. - Ах, холодно тебе, миленький, холодно... На, держи...