Эмпузион - страница 48
- Это традиционный польский суп. И глупцом будет тот, кто его не испробует. А сколько силы он дает! - радовался отец.
Дядя Эмиль усмехался, кончики его русых усов сделались темно-красными.
Все просто, - размышлял Мечись Войнич, глотая слезы, которые смешивались с животной кровью в его худеньком детском тельце, - быть мужчиной – это научиться игнорировать то, что вызывает огорчения. Вот и вся тайна.
Уже во время пребывания в Гёрберсдорфе, возвращаясь как-то раз с прогулки, он зашел на почту и купил несколько различных почтовых открыток, почтовые марки и начал раздумывать, а кому можно было бы их отослать. Вышло, что только лишь отцу и дяде.
Для отца он выбрал вид Нового Курхауса доктора Бремера. Тот был представлен в перспективе, которая еще сильнее подчеркивала монументальность здания. Мечислав был уверен, что этот вид произведет впечатление на отца, что это чувство солидности перенесется на веру в эффективность терапии. Что отец будет счастлив, что ему удалось поместить сына в столь достойном уважения месте. Стены из красного кирпича и замечательные арки галерей заставляли вспомнить средневековый замок, точно так же как башни и покатая крыша. Да, отец подумает, что его ребенок попал в некий прусский рай, где все мальчики, в конце концов, становятся мужчинами. А дяде же решил отослать вид на долину, в которой и лежало эта ни деревня, ни местечко. Человеческие застройки с далекой перспективы казались шрамом на совершенной архитектуре природы, залечивающейся, заживающей раной. Вид людского строения на первой открытке был воистину триумфальным, но на второй эти же строения в сопоставлении с могуществом гор, казались всего лишь забавными.
На обеих открытках не было слишком много места для корреспонденции. Так что Мечислав написал лишь, что поздравляет, что чувствует себя хорошо и восхищается здешней едой. Что он записывает рецепты этой силезской кухни. Что скучает, и что наверняка вскоре все они увидятся.
Вопросом церкви Войнич заинтересовался только лишь потому, что как-то раз увидел ту женщину в шляпе, которая произвела на нем огромное впечатление, когда она выходила из этого места молитвы; похоже она часто здесь бывала.
В очередной раз он увидел ее, когда прогуливался с Августом и Лукасом.
Женщина медленно шла в его направлении той покачивающейся походкой, руку она держала в кармане, опиралась на вычурный зонтик. Внутри у Войнича внезапно все вскипело – вид этой женщины доставил ему громадную, сложную для описания радость; это было нечто большее, чем вся та "аппетитность", которую он испытывал в Гёрберсдорфе на каждом шагу при виде мебели, ковров, занавесок в окнах, обитых мягкой кожей стульев и всей той тщательности, с которой предметы были уложены в наиболее соответствующих местах в пространстве, со всем этим порядком узоров, с любовью к мелочам. Вид дамы в шляпе перебивал все это, поскольку всякая вещь на ней, и уж наверняка и она сама, была суммированием всего того, что его привлекало и увлекало – целостности, смысла, гармонии, которые до сих пор проявлялись для него в различных вещах частично, никогда в целостности, всегда только лишь фрагментарно.
Оба мужчины поклонились этой статной женщине, и Войнич тоже пробормотал себе под нос, а поскольку сам был без шляпы, не знал, что ему делать с руками; он поглядел на нее, и время замедлилось, потому что в ту малую секунду он увидел столько мелочей, столько восхищений овладело его душой, что когда женщина в шляпе прошла, он совершенно потерял силы. Мечислав остановился, вынудил себя раскашляться, чтобы кашлем закрыть все свое замешательство, свое восхищение и свою отчаянную тоску.
Церковь, куда он выбрался через пару дней в компании жильцов пансионата, оказалось на удивление маленькой, величиной с часовню, и потому она показалась Войничу уютной (аппетитной!), хотя стены были оставлены голыми, деревянными, ничем не украшенными. А ведь он был привычен к совершенно другим церквям – цветастым, даже пестрым, выложенным ковриками и иконами, радостным. Те церкви у него в Галиции были деревенскими, крестьянскими; Лонгин Лукас наверняка бы сказал, что детскими, поскольку в них был слышен ярмарочный вкус. Вышивки в рамочках, цветы, сделанные из окрашенной папиросной бумаги, коврики, бумажные же гирлянды – все это он помнил по церкви в Глинной. Эта же церквушка показалась ему элегантной и экзотичной. Наемный силезский архитектор пытался приспособить церковь к судетской архитектуре, потому она выглядела так странно – вот если бы когда-нибудь из религиозного столпотворения Европы должно было бы проявиться прусское православие, то данный объект мог бы служить его первым архитектурным воплощением.