Эндимион - страница 7

стр.

Отвергнуть жизнь за то, что сей подарок
Не столь обворожителен и ярок,
И подвиги забыть, и благородство
Фантазий ради — это ль не юродство?»
В смущенье горьком был Эндимион,
И, словно тяжкий отгоняя сон,
Он веки чуть раздвинул. Так же бризов
Встречают мотыльки внезапный вызов,
Распахивая крылья чуть пошире,
Когда Зефир командует в эфире.
Как ни страдал он, мнилось, что чудесной
Он манны вдруг попробовал небесной.
Приободрясь, промолвил упоённо:
«Похвал от мира жажду я, Пеона,
Но хилый, сонный призрак — что он может?
Ветрило он никак не потревожит.
В бездействии мой парус обтрепался.
Ушёл я с корабля, да, я расстался
С ним, неподвижным. Высшие надежды,
Когда я в небо устремляю вежды,
Соизмеримы с радугой в размахе,
И не хочу в земном копаться прахе.
В чём счастье? — В том, чтоб разумом стремиться
К союзу с вечным — и преобразиться,
Времён, пространств одолевая сферу.
Взгляни на небеса, пойми их веру;
Прижмись губами к розе; чти мгновенье,
Когда свершится одухотворенье
Ветров свободных музыкой, и чудо
Эола извлечёт она оттуда,
Из чрев их светлых; а потом в могилах
Проснутся песни предков наших милых,
И призраки пророческих мелодий
Закружатся среди лесных угодий
Над каждым следом бога Аполлона;
Потом рожки заплачут сокрушённо
На месте давней битвы. Над поляной,
Где засыпал Орфей, малыш румяный,
Родится колыбельная лесная.
Мы чувствуем ли это, сознавая,
Сколь одиноки мы и сколь похожи
На странствующих духов? Но вокруг
Есть тысячи событий, что не вдруг,
Но исподволь приводят под начало,
Которое короной увенчало
Весь род людской. Из дружбы и любови
Сей выкован венец; в первооснове
На дружбу уповаем, безусловно:
Спокон веков она блистает ровно;
Но каплю света, что горит в зените,
В конце невидимой для глаза нити, —
Зовут любовью. Сочленяя звенья,
Она — бродило, светоч, дерзновенье
Порывов наших. Боже мой, как сладко
Смешаться с ней, растаять без остатка
В её лучах! И только с нею слиться,
Взмыв в эмпирей, душою окрылиться
Зовёт она. Любовь, по существу,
Питает нас и держит на плаву, —
Порой уподобляясь пеликану, —
Отверстою держа над миром рану, —
Чтоб даже тот, кто в силу возвышенья
Имел бы право принимать решенья,
Отсеивая плевелы от злаков,
И вытирать следы позорных знаков
Везде, где проползают люди-слизни,
И он бы, позабыв об этой жизни,
Во сне любовном причастился раю.
Скорей бы онемел я, уверяю,
Чем разговором тишь нарушил эту,
Благотворящую на всю планету,
О том не ведая, хоть это благо
Внушает соловью его отвагу:
Он о любви поёт в лесной беседке
И забывает на высокой ветке
О том, что Ночь на цыпочках крадётся.
Так и любовь, что часто признаётся
Простым смешеньем страстного дыханья,
Мы до конца понять не в состоянье.
Невежествен и я; но как могли бы
Цвести цветы и красоваться рыбы
В серебряной кольчуге; как бы, право,
Земле в наследство отошла дубрава,
И как бы семя в почве прорастало,
И что тогда бы с музыкою стало,
И где тогда бы песни наши были,
Когда б мы не встречались, не любили?
Когда способна смертная любовь
К бессмертию вести, всё вновь и вновь
В народах честолюбье пробуждая,
Тогда, сестра, лишь прихотью считаю
Стремленье к славе тех, кто издалече
Любви бессмертной движется навстречу
И сам бессмертен. Ты в недоуменье?
Но эти вещи истинны: в строенье
Нет атомов, гудящих в нашей дрёме,
Которые, ведя к тупой истоме,
Роятся в бреднях. Нетерпенье гложет
Мой дух, который, знаю, жить не сможет
Единственной мечтой — до появленья
Надежды за тенями сновиденья.
Меня поймёшь ты лучше, может статься,
Когда скажу, что стал я сомневаться,
И верится сегодня еле-еле,
Что я лишь сон увидел, в самом деле,
Той самой ночью. Слушай же, Пеона!
За храмом, возведённым в честь Латоны,
Что скрыт от нас за тёмными ветвями,
Лощина есть с неровными краями,
Поросшая деревьями столь плотно,
Что грифы там летают не вольготно,
Но, натрудив крыла свои, в мученье
Ещё подолгу чистят облаченье.
Ведут ступени в тесную каморку;
Колодец рядом выложен; он зорко
Кусты и небо видя, над собою
Уставил око нежно-голубое.
Цветы, что были схожи с первоцветом,
Но с тёмной бархатной каймой при этом
И в золотых веснушках — для тебя я
Носил их, из расщелин добывая
Огромнейшего камня, на котором