ЭпидОтряд - страница 95
Савларец, черпая каской снег, затянул очередную жалостливую песню о тяжкой доле честного сидельца, который сначала претерпит от вертухаев, затем будет кремирован. Мама получит конверт с пеплом, застеклованным пальцем и нижней челюстью (для идентификации и подтверждения по отпечаткам), после чего, разумеется, у старушки от горя разорвется сердце. Безносый урод пользовался всеобщей усталостью и ныл, не опасаясь побоев. Антиветровая защита получилась никудышной, снег оказался сухой и не лип, а пересыпался, как стеклянная крошка. Но лучше чем ничего, может еще пара часов жизни.
- Они нападали на нее, – тихо, почти на грани шепота сказала Берта, глядя в сторону темной полосы, что шла с востока.
Священник помолчал, кусая губу, машинально, как человек, неосознанно вернувшийся под грузом ответственности к детским привычкам. Глянул исподлобья на маленькую послушницу, которую лечили сразу двое.
- Не получилось бы у нас треугольника... – подумал он вслух, как бы отойдя от озвученной Бертой проблемы. – Парни видные, каждый по-своему. Да и девчонка не овца из ферралов.
- Тогда расстреляю, – пожала плечами наставница. – Всех троих.
- Не крутовато ли? – усомнился монах.
- В самый раз. На малую неуставщину закрыть глаза можно. Самогон бодяжить в стиральной машине, картинки с Сестрами Битвы в сортире разглядывать, слушать под подушкой нелегальное радио с похабными рассказами... это нормально. Но когда начинают крутить любови на троих, стрелять надо сразу. Потом дороже обойдется.
- Иногда думаю, что все-таки не хватает мне армейского опыта, – вздохнул Священник, затем резко вернулся к прежней теме. – Да, я заметил. Они ломились на нее, как мухи на свечу. И я не понимаю, отчего. Эта пигалица не еретичка и не культистка. Не псайкер. Вообще никто.
Люкт, наконец, сломал приклад, даже стальная рама не выдержала и с треском разошлась по сварному шву. Грешник молча отдал сервитору небольшой саперный топорик, переделанный из гвардейского. Кровь, потихоньку сочившаяся из проколотых губ, засохла, смешалась с грязью, затем подмерзла и превратила лицо эфиопа в ужасающую маску. Деметриус хотел, было, помочь, но Грешник отказался от повязки, молча покрутив головой.
- Ладно, доложим, а дальше уже не наше дело, – подвела итог Берта. – Чую, комендант из нас души заживо вытащит при расследовании…
- Передохнули, айда работать, дадим пример пастве и подведомственному контингенту, – сказал Священник и скомандовал инквизитору. – Эй, бездельник! Хватит у фершала работу отбирать. Делом займись!
Холодный ветер пересыпал горсти снежинок, больше похожих на кристаллики льда с бритвенными краями. Команда строила укрытие с упорством обреченных, вцепившихся в последнюю соломинку. До той минуты, когда в грозовых сумерках мелькнул силуэт крылатой машины, и луч прожектора зашарил вслепую, выцеливая маленькую группу людей, прошедших в ад и вернувшихся обратно.
====== Глава 17 ======
- Он жив, – Эссен Пале немного подумал и на всякий случай уточнил. – Они живы.
- Да, – согласился Шметтау. – Но, признаться, сейчас это волнует меня сугубо во вторую очередь. Или даже в третью...
Такие размышления вслух стали привычными для инквизитора много лет назад. Проговорить вопрос, разобрать и препарировать задачу или некую сложную тему. Притом, будучи уверенным, что сказанное никогда и ни при каких обстоятельствах не уйдет на сторону даже полусловом.
- Я рассчитывал празднично отметить конец жизненного пути Криптмана... но Император располагает, – Шметтау со значением поднял указательный палец. – Располагает.
Пале, как обычно, встал навытяжку, опустив руки по швам. Теперь, когда помощник инквизитора снял парик, стала отчетливо заметна сеть шрамов, покрывающих идеально лысую голову. Эссен внимательно слушал, точно зная свою главную обязанность – стать немым свидетелем великих мыслей великого человека. Время от времени делать уместные замечания. И в исключительном случае выступить оппонентом.
Калькройт сел, буквально расползся в кресле, идеально соответствующем анатомии старого и больного человека. Тяжело выдохнул, расслабляясь. Не так уж часто удавалось выкроить время, чтобы спокойно, без лишней спешки дать отдых изношенному, однако все еще своему, родному позвоночнику. И немного подумать над любопытным казусом.