Эпоха крестовых походов и ее герои - страница 26

Ричард еще находился в Палестине, когда по одному из условий договора крестоносцами было осуществлено паломничество ко Гробу Господню.

«Без оружия», как то было оговорено, вступили они в Иерусалим, где процессией обошли святыни, «полные жалости и желания», и где видели христианских пленников, «скованных и в рабстве». «Мы целовали пещеру, где взят был воинами Христос, и плакали мы горькими слезами, потому что там расположились стойла и кони слуг диавольских, которые оскверняли святые места и грозили паломникам. И ушли мы из Иерусалима и вернулись в Акру…»

Ричард выждал возвращения третьей группы паломников и посадки их на суда, а затем стал сам собираться в путь. Он отплыл из Яффы 9 октября.

Через два с половиной месяца, за четыре дня до рождественских праздников, после бури, разбившей корабль, когда переодетым он пробирался через владения австрийского герцога, его схватили и заточили в замке Кюнрингербург близ города Дюрнштайна на Дунае.

В этом очерке событий, который слагается как более или менее объективная сводка различных показаний, есть что-то вызывающее ряд недоумений. К сожалению, многих из них не рассеивают писатели, дружественные Ричарду. Ни Амбруаз, ни Ричард Девизский не упоминают о недоразумениях, в последнюю минуту еще раз разделивших Ричарда и Филиппа. Между тем в изображении менее благоприятно настроенных хроникеров поведение Ричарда рисуется в такой же мере мальчишески-задорным, бесцельно-жестоким и вредным, в какой представляются целесообразными, гуманными и трезвыми действия Филиппа и Конрада. Ричард явно затягивал штурм города, не хотел соглашаться на приемлемые для гарнизона условия. Из-за него чуть было не расстроилось соглашение, и благодаря ему было, очевидно, введено то суровое условие, в силу которого пленники Акры остались в руках победителя, что впоследствии дало возможность по невыполнении договора Саладином обезглавить две тысячи человек.

Однако чем внимательнее вглядываешься в эти события, тем более странным представляется многое в таких оценках.

Да, Ричард затягивал штурм Акры, да, он обнаружил полное отсутствие гуманности к пленникам Акры. Но можно ли думать, что именно гуманность заставляла Филиппа спешить с принятием капитуляции и идти на не самые выгодные условия? Нам хорошо известна проявившаяся с ранней юности холодная жестокость Филиппа. Во имя чего могли бы мы предположить в нем, с циническим коварством стравившем в свое время детей и братьев в семье Плантагенетов, задушившем (вероятно) Артура Бретонского[29], особую жалость к тем, кого он, так же как и Ричард, считал «врагами Христа»?

Разница между ним и Ричардом заключалась в том, что Филипп, собственно, не ставил себе никаких целей на Востоке и выполнял долг приличия, проведя три неприятных месяца под Акрой. Для Ричарда же самое важное дело его жизни складывалось на Востоке; не важно, кем был — «Божиим паладином» или только славолюбивым завоевателем, но ясно, что Иерусалим был главной целью его жизни.

Понятно, что Филипп, уже строивший планы дальнейших интриг в Европе, торопился поставить точку на эпизоде Акры. Для Ричарда же этот эпизод был только началом действий в Палестине. Его настроению, в отличие от действий, нельзя отказать в последовательности; да, он был жесток, но жестокость была характерна не только для его натуры — век, в котором жил Ричард, был беспощаден.

Казнь под Акрой изображают обычно как акт чисто импульсивный, не вызванный прямо действиями Саладина, который «не смог» выполнить в срок условий договора. Но зададимся вопросом: почему в промежуток от 12 июля до 20 августа Саладин не мог выполнить ни одного условия? Допустим, ему трудно было быстро собрать 200 тысяч бизантов, но для того, чтобы отпустить христианских пленников и выдать Святой Крест, больших усилий не требовалось. При самой низкой оценке благоразумия и самообладания Ричарда трудно поверить, чтобы он разыграл под Акрой «отвратительную сцену» (так ее именуют многие историки Нового времени), если бы Саладин продемонстрировал желание выполнить условий договора. Вернее всего, он, по выражение хроникера, «только водил Ричарда за нос», дабы выиграть время. О негуманное™ и жестокости поступка Ричарда, конечно, не может быть двух мнений для мирных людей и мирных ученых. Для воинствующих деятелей жестоких веков (как и для воинствующих ученых тех же эпох) категория гуманности большей частью оказывается плохо приложимой к войне.