Эшлиман во временах и весях - страница 7
Открылся Алекову невместимый, все расширяющийся пейзаж, населенный множеством мелких настойчивых и неотвратимых существ, возводящих типовые камеры с взаимозаменяемыми блоками.
— Как же так? — шептал побелевший Алеков, не видя предела их безостановочному распространению по земле. — Значит, и время ить при коммунизме ничего не изменит, и все так же будут они строить свою тюремную действительность, только уже — бесплатно, уже — бесплатную.
Но кто-то из этих мелких неотвратимых, плодящихся на земле, как на трупе, был им самим, заглядывающим в этот момент в справочник. Алеков всматривался в пейзаж вселенского преступления с такой силой, что ломило глаза, но не смог отыскать себя среди тьмы подобных существ. Он знал, что он есть — и его не было.
Потрясенный Алеков не уследил, как закончил чертеж и вывел в углу свою фамилию. Был он от рождения Александровым, а оперного Алекова сделал из него небрежный прочерк в метрике, за который отдала мать делопроизводителю шматок сала килограмма на два.
В тот год ходила мать прозрачной от голода и от счастья, что избавила Алекова от обезвреженного отца. «Сын за отца не отвечает» уже подарено было, тогда и начали стрелять малолетних мстителей с 12 лет. Светила Алекову его персонажная фамилия надеждой на чистую анкету и открыла ту бутафорскую свободу, которой и пользовался он вплоть до этого мгновения над столом с типовым проектом — одного из несчитанных мгновений чужой, страхом намаянной жизни.
Будто взорвалось что-то в Алекове — так внезапно и жутко он вскрикнул и, рванув законченный лист, бросился вон.
— Собрание завтра! — успел крикнуть вдогонку Федор Грибов.
Теплая, бесформенно-сумеречная осень стояла в городе, и в ней гулял Алеков. В светящемся, похожем на аквариум здании бесшумно шевелились люди. Алеков остановился и погладил стеклянную стену. Люди за ней пили пиво, и неутолимая тоска потянула к ним Алекова.
Он вошел и сел за дубовый стол. Кружки были тяжелыми, после третьей Алеков захмелел, но продолжал пить дальше.
Добрые розовые люди сидели рядом и тихо пили от тоски по белому колли. Впервые в жизни Алеков почувствовал свое родство с ними и распахнул застенчивый рот.
— Я ветвь человеческая, — тонким голосом сообщил Алеков. — Я — за мировой парламент. Что мы делаем, мужики!
Но тут Алеков вспомнил, что это он утопил белого колли, и сердце его стиснуло раскаяние. Он почувствовал необратимость времени, отмеченного, как вехой, унесенным белым гением, и, всхлипнув, обвел глазами зал.
Над соседним столом торчала голая голова в шишках, похожая на туго затянутый узел. Голова принадлежала инструктору из Клуба служебного собаководства. Алеков подошел к ней и сказал:
— Здравствуйте.
У вас колли, — утвердительно ответил инструктор и протянул руку.
Алеков пожал ее, сходил за своим пивом и сел рядом. От инструктора пахло собакой, и поэтому за столиком он сидел один. Алеков пил пиво, и глаза его были печальны, как керамические блюдца.
— А я вот щенка утопил, — буркнул вдруг Алеков.
Глаза инструктора ведомственно вспыхнули.
— Белого, — добавил Алеков. Он икал, и инструктор перед ним подпрыгивал.
— Правильно сделали, — ответил инструктор и потух. Алеков от неожиданности перестал икать, инструктор прощально подпрыгнул и повис.
— Как же это? Ведь белый… Улыбка природы… — пролепетал Алеков.
— Я и говорю, правильно. Он в стандарт не входит. В стандарте — рыжий. Рыжий — с белым, черным и голубым колером. Других нет. Других — топить.
— Какой стандарт? Гениальный он, белый, один на эпоху, а я его — вот этими руками! — кричал Алеков, протягивая знакомые вялые руки.
— Без стандарта породы нет, — твердо ответил инструктор. — Без стандарта коров нарожают.
Инструктор был объективен, как типовой проект, и Алекову захотелось его ударить. Но потом он вспомнил о мировом правительстве и решил поговорить с его будущими членами — добрыми и розовыми людьми, пьющими пиво. Он залез на лавку, покашлял и крикнул с пронзительной доверительностью:
— Я утопил белого колли!
Еще он хотел рассказать о том страшном, что увидел, вознесясь над чертежным столом, но тут быстрые мальчики в белых фартуках сняли его с лавки и, вежливо приподняв за воротник, поволокли к выходу.