«Если», 2009 № 08 (198) - страница 11

Я повернулся к девочке. Марина сидела за столом как ни в чем не бывало. Розовое платьице трогательно висело на худеньких веснушчатых плечах. Челка мило падала на лоб. Глазки лукаво смотрели на меня. Вертикальные зрачки не пугали, а добавляли проказливой мордашке очарования.

Я спросил:

— Чего ты хочешь?

Девочка улыбнулась:

— Хочу, чтоб разгерметизировался корпус корабля. Тогда вы погибнете.

Я сказал:

— В смысле из еды.

— Твое сердце, запеченное с картофелем, — подумав, сказала девочка.

Я сглотнул:

— Печка, ну теперь-то ты слышала?

Печка долго не отвечала.

— Извини, Маркин, я снова уходила в себя. Я почти поняла, чем отличается бытие от небытия, но чей-то назойливый голос, кажется, твой, перебил мои мысли. Ты что-то спрашивал?

— Забудь, — пробормотал я и бодро произнес: — Хорошо, приготовлю для тебя мясной рулет!

Инопланетянка спросила:

— Нравится моя сумочка?

Я сказал:

— А что в ней?

Марина зловеще усмехнулась:

— Скоро узнаешь.

Я представил, как девочка пробирается ночью в мою каюту, достает из сумки мясницкий нож и кидается на меня, спящего и ничего не подозревающего. Лезвие режет на части мое несчастное тело. Кровь льется рекой. Из кармана выпадает медная монетка и печально укатывается в угол. Камера следит за монеткой. Слышны страшные чавкающие звуки. Монетка делает полукруг, стукается о плинтус и падает орлом вверх. Камера медленно отъезжает от монетки. Видно изголовье кровати. Со спинки кровати резко свешивается окровавленная рука.

Это моя рука.

Затемнение.

В комнату вошла Ярцева. Она выглядела так, будто хотела сообщить мне что-то смертельно важное.

Ярцева пронеслась по кухне как вихрь, разметав сковородки, кастрюли, поварешки и дуршлаги. Замерла посреди комнаты. Сказала, прижимая к груди картонную коробку, перевязанную голубой лентой с блестками:

— Маркин! Я… — Навигатор осеклась, опустила голову и стала теребить ленточку. — Сережа, я для тебя кое-что приготовила…

Печка сказала:

— Небось какую-нибудь гадость насчет устава… все-все, молчу, ушла в себя.

Ярцева нахмурилась:

— ПОГ-2, хоть ты и важный научный объект, но я не обязана выслушивать твои глупые комментарии.

Я боком подвинулся к Ярцевой и прошептал уголком губ:

— Ярцева, будь осторожнее. Мы в комнате не одни.

Навигатор обернулась и посмотрела на Марину. Девочка мило улыбалась. Пухлые щечки трогательно краснели. Глазки мило блестели.

— Ой, какое милое дитя! — завизжала Ярцева. Она положила коробку на стол и кинулась к девочке. — Так и хочется потискать! — Она взяла девочку на руки и прижала к себе.

Круглая голова Марины торчала над плечом Ярцевой, как милый арбуз. Если, конечно, арбузы бывают милыми. В чем я не уверен: зловещие вертикальные зрачки «арбуза» непрерывно следили за мной. Губы кривились в злобной ухмылке. Марина прочертила пальчиком горизонтальную линию возле горла — словно перерезала его.

Я воскликнул:

— Ярцева! Ты видела?

Ярцева посмотрела на девочку, лицо которой вновь стало милым, потом на меня и нахмурилась:

— В чем дело, Маркин?

Я застонал. Проклятая инопланетная бестия опять всех обманула.

Ярцева сказала:

— Она очень милая… Маркин, ты бы хотел, чтобы у нас… чтоб у тебя когда-нибудь родилась такая дочка?

Я представил, что мой ребенок — инопланетянин, который ненавидит человечество и мечтает, чтоб разгерметизировался корпус корабля, и, вздрогнув, сказал:

— Боже упаси.

Ярцева прошептала грустно:

— Вот как…

Я вернулся к приготовлению мясного рулета. Ярцева немного потискала девочку, отпустила и замерла у меня за спиной. Она сопела, словно хотела что-то сказать, но не могла решиться. А потом ушла. Я покосился на стол. Ярцева забыла свою коробку. «Надо будет ей сказать», — подумал я.

Я отвернулся на секунду. Когда я снова посмотрел на стол, коробка была вскрыта, а Марина держала в руке деревянный половник ручной работы. Я всегда мечтал о таком половнике, а он достался негодной инопланетной девчонке! О чем эта Ярцева думает? Зачем она подарила половник врагу человечества?

Девочка повертела половник в руках и сказала:

— Красивая штуковина. «Милая», как вы, люди, любите говорить.

— Еще бы, — сказал я, сгорая от зависти.