«Если», 2010 № 09 (211) - страница 12

стр.



* * *

И потянулись трудовые дни Мякиша. Господин ему неделю отсыпаться дозволил, сколько душе угодно, так что вставал Мякиш к обеду.

И обычными делами занимался, как и у тетушки: дрова колол, воду из колодца на кухню таскал, грязное белье в чане, в мыльной воде топтал, чтобы отшоркалось. Пятки стали белые - страсть!

Потихоньку буковки из отстойника разобрал, по вольерам рассадил, как и велено.

Потом хромой повар его к лепке слов приставил, обыкновенных.

А Мякишу это только в радость: налепит их с десяток, они носятся вокруг колодца, играют. Умное Слово на солнышке греется, лапы раскинув - они его кусают, нарываются. Получат по спине мохнатым хвостом, отскочат - и опять резвиться. Придет повар, уведет их куда-то внутрь.

И это только показалось Мякишу сначала-то, что нет в здании никого, кроме господина и повара.

На самом деле народу тут прорва крутится. Просто комнат много и вообще. В обед разные люди в кухню спускаются. Унылые такие, узкогрудые. Шуточек не отпускают, громко не смеются. То есть смеются над чем-то, но тихо. А над чем - Мякишу непонятно. Какие-то они не такие - на дворе у вольеров лучше. Мякиш поэтому обедал позже всех: все равно посуду ему мыть. Это тоже обязанность мальчика на побегушках.

Повару Мякиш приглянулся: и буквы ладно лепит, и с Умным Словом не разлей вода. Обещал, мол, узнает как-нибудь, что за Умное Слово Мякишу досталось. Просто в нем буковки так слепились, шерстью покрылись - и не разобрать. Да еще оно по городу потаскалось, заляпалось с ног до головы.

Господин приходил на кухню - тоже Мякиша хвалил. Стал с собой в город брать, как за буквами в лавку отправлялся, чтоб без посыльного обходиться. По выходным к тетушке отпускал, как и обещал.

Умное Слово приловчилось на Мякише в город ездить: с плеча-то он его спихивал, уж больно туго хвостом шею давило, прямо как удавкой, так оно стало к спине цепляться всеми лапами, а голову Мякишу на плечо класть. Так и идут: Умное Слово по рубахе распластается, только хвост мохнатый позади Мякиша туда-сюда колышется.

Дальше прихожей и кухни Мякиш в здании пока не бывал. А там стены вибрировали: ладонь приложишь к колонне у входа, а она трясется мелкой дрожью: у-у-у-у-у...

Мякиш себе голову не забивал: может, это культура и есть, в чистом виде. Сила! Главное, чтоб не рванула - а так пусть гудит.



* * *

И вот настал день, когда пустили Мякиша за закрытые двери. И на лестницы тоже пустили, которые на верхние этажи вели.

Только он не понял ни шиша.

Сидят там люди - те самые, которые потом на кухню обедать спускаются - и выделывают чего-то. А чего, спрашивается, делают? В одной мастерской решетки какие-то, сбруи, сетки. Словно тут конюшня или псарня. А в другой - Умные Слова составляют, буква к букве, да быстро так! Тых-тых-тых-тых: вот тебе и слепили какую-нибудь «симуляцию». Или «генезис». Или еще чище.

Господин удивлением Мякиша насладился и говорит:

- Это, друг мой Мякиш, только маковка. Богатства-то у нас в подвале спрятаны.

- Это которые гудят? - сообразил Мякиш.

- Они самые. Туда-то мы и пойдем. Ничего не бойся, но и не высовывайся. Прячься за меня, ежели что.

От таких слов Мякишу сразу на двор захотелось, к поленнице и колодцу. За поленницей-то сортир спрятался, уютный такой - в дощатой двери сердечко вырезано.

Господин стек свой, палочку, под мышкой зажал, снял связку ключей с гвоздика, отпер замки на подвальной двери. И стали они спускаться.

А в подвале не то клетки, не то стойла. И копошатся в них твари всякие. Кто кричит, кто урчит, кто завывает, а кто тихо трясется в углу. Добро бы они просто страшные были: так ведь нет, не разобрать вообще какие. Меняются хуже облаков.

Господина заметили - заметались. Кто-то в стену вжался, подальше, кто-то, наоборот, к решетке прилип: рожи неописуемые!

В одном стойле чудо-юдо дыру в сетчатой загородке проковыряло. Господин подошел, а из прорехи когтистая лапа: цоп!

То есть не цоп! - господин-то его стеком по этой лапе: хрясь! Она и убралась обратно.

Мякишу (с непривычки) дурно стало: голова закружилась, живот крутить начало. Он на волю быстренько выбрался. И к колодцу - воды холодной попить