«Если», 2010 № 09 (211) - страница 26
В задумчивости он водил рукой, касаясь непонятных символов, остававшихся совершенно безучастными к его прикосновениям. Кроме спиралей. Спирали ожили: мигнули, пришли во вращение...
Снова дрожание воздуха и мелькание цветов, на этот раз справа от Олега, на небольшом постаменте возникла человеческая, женская фигура. Дитмар схватился было за плазмоган - ага, тоже, значит, сюрприз, - но Олег вскинул руку в умиротворяющем жесте:
- Спокойно, Дитмар, это всего лишь изображение. Э-э... призрак.
Сейчас уже он чувствовал себя лидером.
Голографическая женщина была высока - на две головы выше эсэсовца, облачена в облегающий золотистый костюм. У нее были странные остроконечные уши, нелепо торчавшие из копны рыжих волос. А когда проекция повернулась к Олегу - обнаружились зеленые глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Эльфиянка прямо какая-то. Раздалась короткая мелодичная фраза. И еще одна. Вот тебе и универсальная трансляция языков.
- Не понимаю, - сердито бросил он. - Говорите по-русски!
Секундная пауза, а затем:
- Вас приветствует искусственный интеллект четвертой климатической установки Таврического пояса именем Эндониэль. Для допуска к системам климат-контроля предъявите ваш ген-индекс.
Вот тебе и энергостанция. Одной загадкой меньше. Управление климатом. Только для кого? Между тем интеллект именем Эндониэль развернулся к Дитмару и повторил ту же фразу. Раздался звон, вспыхнул желтый огонек, и возникло изображение конусовидной трубки. Высветились и другие символы. Дитмар молча ткнул пальцем - один из символов изображал плазмоган - и направился к небольшой нише. Олег повернулся к требовательно мигающему желтому огоньку. Из шестигранной полой призмы выдвинулась трубка-конус - в точности как на голограмме - и замерла на уровне рта.
- Предъявите ген-индекс, - повторил приятный голос искусственного интеллекта.
Интересно, плюнуть туда надо или дунуть? А, что в лоб, что по лбу, тут, похоже, все на питекантропа и рассчитано. Набрал полную грудь фиалково-сиреневой смеси, воздухом эту дрянь называть не хотелось, и дунул в трубку. Желтый огонек погас, загорелся красный.
- К сожалению, ваши данные отсутствуют в базе допуска, - сообщила Эндониэль.
- Благодарю покорно, - пробормотал Олег, все это начало его забавлять. - Не слишком-то и хотелось.
У Дитмара успехи были более значительны. Плазмоган торчал в нише, закрепленный между двумя клеммами, словно насос на раме велосипеда, был он сейчас не серебристый, а прозрачный, и внутри пульсировала тонкая малиновая нить.
- Хорошо, - сообщил немец. - Давно не заряжал. Такая же станция была в Балаклаве, но говорящих двухметровых баб там не водилось. Ты понял, что это такое?
Олег кивнул.
- Хорошо, - повторил Дитмар. - Обсудим это позже. Малиновая нить погасла, плазмоган снова сделался серебристым.
- Возвращаемся, - скомандовал немец.
Призрачная женщина на постаменте проводила их неподвижным взглядом кошачьих глаз.
Они стояли на смотровой площадке, на стороне, обращенной к морю, и солнце заливало окна башни ослепительным светом. Иоанн, скинув плащ, остался в тунике, подпоясанной кожаным ремнем с бронзовой бляхой, украшенной простым геометрическим орнаментом. С «черными копачами» Олег немного знался - в смутные девяностые выживать приходилось всяко. Бляха была готская. На поясе в кожаных ножнах обнаружился и короткий меч, судя по форме рукояти -- тоже готский. Хорошо же экипировали древних христиан в последний путь...
- Ответь, рус, - сказал монах, - в каком году от Рождества Господа нашего Иисуса принял ты кончину?
- В две тысячи девятом.
Иоанн огорченно покачал головой, потеребил бороду.
- Значит, и за две тысячи лет по Рождеству Он не явился вновь... Слушай же. Я нес свет истинной веры и просвещения здесь, в Готфии, и достиг на этом поприще немалых успехов. Сам патриарх Константинопольский учредил Готскую епархию, а возле торжища Парфенитов был основан мною монастерион. Однако Готфия давно страдала под властью свирепого иудея - хазарского кагана. И вспыхнуло восстание, и я был с моею паствой. - Иоанн помолчал. - Но увы мне. Восстание было разгромлено, я бежал, позорно бежал в Амастриду, где и обретался четыре года до кончины. А следовало принять мученический венец! Но - не дал Господь сил, и за то низвергнут я в пекло сие, и еще милость Божия, что не в самый страшный из кругов адовых...