«Если», 2012 № 09 (235) - страница 16

Яростно сопротивлявшаяся насильникам, растерзанная графиня Альтенорао затащила в карету истекающего кровью кучера, Сама уселась на козлы и погнала лошадей домой.

От слуг не укрылось, в каком виде она возвратилась; все поняли, что произошло с любимой госпожой. Весь дом взвыл от ужаса и негодования.

Рафаэлю досталось снимать мать с козел и на руках нести в спальню. Леона не было дома, а выбежавший навстречу отец почернел лицом и задыхаясь осел на ступени парадной лестницы.

-. Винченцо ранен… умирает… — сорванным от криков голосом вымолвила мать, когда Рафаэль нес ее вверх по ступеням. — Скажи отцу: пусть займется… пока не поздно.

Было поздно: кучер Винченцо умер еще по дороге.

Поначалу мать держалась с удивительным мужеством: она распоряжалась потрясенным Рафаэлем, перепуганной Жозефиной и служанками, старалась поддержать и ободрить супруга.

На второй день она уже плакала, а на третий просила дать яд.

Ночью полуодетый Леон явился к Рафаэлю и с трудом растолкал ото сна. Отец с вечера уговорил обоих сыновей и Жозефину выпить сонного порошка, и Рафаэль спал как убитый.

— Вставай! — у Леона заплетался язык, и от него сильно пахло вином. — Вставай, ну! Отец… наш отец… — Он скрипнул зубами.

С затуманенной головой Рафаэль кое-как оделся и поплелся за старшим братом, запинаясь обо все, что попадалось на дороге. Порошком, который дал отец, можно было усыпить четверых.

В комнатах и коридорах горели магические свечи — тусклые, но живущие по несколько лет. В их серо-желтом свете Леон остановился у двери материнской спальни.

— Она не хотела умирать. Она днем просила яд, но… вспомнила о нас с тобой. Она кричала и звала на помощь. Ты не слышал?

— Нет, — Рафаэля шатало, и он прислонился к стене. — Кто кричал?

— Он ее заставил. Он должен был лечить! — вскрикнул Леон. И почти зашептал: — Он же умел лечить, как никто. Мог бы под Серебряный Дождь отвести. — Опять сорвался на крик: — Она бы забыла! Все забыла! Ссадины бы прошли, синяки… Ничего б не осталось. Ничего бы с ней не было, понимаешь?!

Рафаэль начинал понимать. Оттолкнув брата, он распахнул дверь спальни и ворвался в комнату:

— Мама!

Замер. Попятился.

Тусклые свечи роняли свет на ее искаженное мертвое лицо, на свалившееся одеяло, на сбитые простыни. Мать боролась до последнего, отталкивая руки, несущие смерть. На столике рядом стояла хрустальная чаша, на дне которой еще оставался мутный белесый напиток.

— Она не хотела пить яд, — проговорил Леон, стоя в дверях. — Отец силой заставил. Потому что не мог вынести позор, нанесенный гордому роду Альтенорао. — Он засмеялся; горький смех оборвался на всхлипе. — Невыносимый позор — для него, наследника древних магов! Как можно после этого жить? — Леон ввалился в комнату, схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Наклонился над тем, кто сидел в этом кресле — недвижный, с торчащей из шеи рукоятью кинжала: — Ну, разве можно после этого жить? Если ты убил мою мать?

Граф Альтенорао молчал — мертвый. У Леона вдруг подогнулись колени, он неловко сложился, скорчился на полу, обеими руками схватившись за ножки кресла, и тонко-тонко завыл…

Считалось, что когда графиня Альтенорао в приступе отчаяния выпила яд, граф тоже покончил с собой.

— Собаки не взяли след, но ты возьмешь, — сказал Леон после похорон. Молодой граф — ныне старший маг семьи — стоял у камина в «магической» библиотеке и машинально, бездумным движением пальцев, зажигал и гасил в нем огонь. — Ты отыщешь мерзавцев, где бы те ни скрывались. И убьешь. Но запомни: одного надо оставить в живых. Я спрошу, кто их подослал.

— А если я приведу того, кто не знает? — Рафаэль сидел в кресле, как замороженный, не шевелясь. Он не простил отцу смерть матери, не простил и брату убийство отца. — Наверняка с главным встречался только один, а остальные пошли ради денег.

— Неважно. Допрос — моя забота. Дело магии.

Леон плеснул себе вина, осушил бокал. Он много пил в последние дни, но не пьянел, как будто глотал простую воду.

— Малыш, я ничего не понимаю, — проговорил старший брат с неожиданной мягкостью. — Откуда взялись эти люди, зачем они… — он запнулся, не сразу подыскал слова, — напали на мать. Не понимаю, отчего отец дал ей яд…