Если Господь призовёт тебя… - страница 8

стр.

– Мам, а мы за курткой пойдём? – спросила я.

– А разве нужно? Твоя куртка ещё не старая, а денег у нас не так уж много осталось, – задумчиво сказала мама.

– Мам, ну давай купим! – я умильно посмотрела на неё.

– Поля, что с тобой творится? – засмеялась она. – Зачем тебе срочно понадобилась новая куртка?!

– Очень нужно! Эта уже не модная!

– А надо модную?

– Да! А то мне как-то неловко в ней ходить: на меня на улице оборачиваются, – снова соврала я.

– На тебя оборачиваются, потому что ты красавица! – убеждённо сказала мама. – И уже совсем взрослая…

Я понимаю, конечно, что каждый родитель считает своего ребёнка неотразимым, но…

– Мама, у меня такой нос! И глаза! И волосы самые обычные… А ты – красавица!

– У тебя очень хорошенький носик и выразительные глаза, а волосы длинные и мягкие… Конечно, ты очень красивая!

Я вздохнула. Её не переубедить!

– Может, всё-таки сходим за курткой? А? – продолжила я уговоры.

– Ты куда-то собираешься? – с неожиданной проницательностью спросила мама.

– Я? Да… В кино.

– Неужели с мальчиком?

– Ну… Да!

– И для этого очень нужно новую куртку?

Я только покивала головой, не сводя с неё глаз.

– Какая ты, оказывается, маленькая! – улыбнулась она. – Думаешь, в новой куртке ты понравишься ему больше, чем в старой? Иначе счастья не будет?

– Ну, мамочка! – я подошла к ней сзади, обняла за шею и положила голову ей на плечо. – Ты всё понимаешь!

– Глупенькая ты моя, глупенькая! – мама вздохнула. – Ну, собирайся! Пойдём за твоим счастьем.


***

В воскресенье я проснулась необыкновенно рано для выходного дня – в восемь часов. Кое-как провалялась до половины девятого, чтобы не встревожить маму, потому что обычно я спала до десяти, до одиннадцати, и поднялась. Просто не могла больше лежать. Умылась, приготовила одежду, в которой собиралась пойти с Димкой в кино, и ещё раз полюбовалась на свою новую куртку: чёрная, блестящая, с металлическими пряжками и пуговицами, она казалась мне восхитительной. Я представила, как обалденно буду смотреться в ней рядом с Димой, и потянулась снять её с вешалки.

– Что это ты делаешь? – мама уже несколько секунд стояла и наблюдала за мной.

– На куртку смотрю, – сказала я истинную правду и скрылась к себе в комнату.

Время тянулось не сказать медленно – мне казалось, что оно топчется на месте; самое же противное, что мне не хотелось ничем заниматься, хотя домашнее задание было большим, да и «Унесённые ветром» одиноко томились на тумбочке. Страдания и эгоизм Скарлетт О'Хара как-то не притягивали.

– Интересно, – думала я, внимательно рассматривая потолок. – Что он имел в виду, говоря «днём»? Когда оно наступит? У каждого человека «день» приходит в разное время суток…»

Я успела сосчитать все трещинки на нашем потолке, открыть книгу и несколько раз кряду перечитать одну и ту же фразу, не понимая её смысла, потом попыталась навести порядок на письменном столе, – но все мои мысли были заняты предстоящим походом в кино.

Для Березина день наступил в двенадцать часов: именно в это время он позвонил в нашу дверь. Открыла мама. Дима вежливо поздоровался и спросил меня – я уже была готова и последний раз проверяла причёску, глядя в зеркало.

– Привет, – он широко улыбнулся. – Идём?

– Да.

– Познакомь нас, Поля, а то как-то неловко, – сказала мама.

– Мама, это Дима Березин, мы учимся в одной школе; Дима – это моя мама, Таисия Павловна.

– Очень приятно, – слегка поклонился Дима.

– Мне тоже, – ответила мама.

Я потащила с вешалки свою новую куртку, но Дима опередил меня, снял её сам и подал мне. Я неловко вдела руки в рукава, запутавшись в подкладке, натянула осенние туфли на толстой подошве и вышла, оглянувшись на маму: она, всё с той же тихой и грустной улыбкой, смотрела мне вслед.

Мы пошли на остановку: в нашем районе кинотеатр давно не функционировал, превращаясь по очереди то в магазин, то в зал игровых автоматов, то в склад. На данный момент он вообще пустовал. Мы поехали в недавно открывшийся развлекательный центр «Вертолёт». По дороге мы говорили о школьных новостях, о том, что Маргоша – классная директриса, что историчка придирается, а Удава, которая и у них вела русский с литературой – полный отстой.