Есть у меня земля - страница 36

— Спасибо, конечно, Валентин Сергеевич, — начал свое выступление Никола, — за добрые слова в мой адрес. Но не заслужил я их. Пока не заслужил. Портрета на доске Почета моего не красуется… Нашел ли я себя? Не знаю точно, но, как мне кажется, в профессии нашел. А вот земли своей не открыл. На работу иду по городскому асфальту, а сам слышу, как в поле пшеница спелостью наливается, как трава растет, слышу… Как березовка по весне течет… Вот сейчас шел берегом, а в воде, под лапушками, караси чуть слышно шепчутся…

— Ностальгия по деревне?! — крикнул из зала вихрастый парень. — В чем же дело — переезжай. Почему в городе живешь?

— Почему? Жена у меня там…

Зал грохнул смехом.

— Уговори жену! — опять посоветовал вихрастый. — А не согласится, мы тебе тут новую назначим. На хороший цветок и пчелка прилетит. А ты вон какой красавец! — Зал снова отозвался смехом.

— Почему? И в самом деле — почему? — тихо спросил Никола сам у себя, когда волна смеха утихла. — Наверное, по инерции. Ведь мы привыкаем жить по инерции. А это страшно, ребята… Ей-богу… По инерции ходить на нелюбимую работу… По инерции жить в нелюбимом месте… Любить по инерции… Думать… Извините, я не по теме выступил. У меня все.

Директор махнул рукой. Из радиодинамика полился вальс.

— Вальс танцевать так и не научился?

— Нет.

— А говорить с трибуны…

— Сама видела. Вернее, слышала.

— Ничего, складно. Главное, не по бумажке. Терпеть не могу, когда по бумажке строчат. Не умеешь дельно говорить, не лезь на трибуну, сиди дома на печке, тараканов считай. А ты хорошо выступал. Только я ничего не поняла. О какой «инерции» ты речь вел.

— Физику изучала?

— Изучала.

— Должна знать.

— А ты по-прежнему такой же…

— Какой?

— Ядовитый.

— Какой есть.

— Трудно тебе там, в городе-то, живется, коль затосковал. В магазинах, что ли, продуктов нет?

— Есть.

— Работа не денежная?

— Хватает.

— Чего ж тогда… По мне так: устроился хорошо, живи, не пикай. Человек должен непрерывно отдавать и получать, так, кажется, Ромен Роллан сказал. Ты отдаешь по возможностям, получаешь по табельной книге. Табельная книга у каждого своя. Возьмем меня, к примеру… Вкалываю с раннего утра до вечера. Работа вредная, с агрессивной средой связана — в палатке пивом я торгую. Кооперативная квартира есть, дачку купила, на «Жигули» отложено. И тоски никакой по родному болоту нет, некогда мне тосковать-то, руки пухнут за день божий, пока вашему брату пену собьешь.

— На пену?

— Чего?

— На пену кооперативка-то, дачка и «Жигули»?

— Обижаешь, Никола. Я ворую честно, не больше, не меньше положенного…

— А сколько положено?

— Лишнего — ни-ни! ОБХСС у нас не дремлет. Вот твой Артем…

— Почему же «мой», ты его любила…

— Хорошо, наш Артем, в школе за медаль упирался, получил медаль. А толку — из нее даже зубов не сделаешь, на шею не повесишь. Сейчас дальше пойдем, институт окончил, а прописью в кассовой ведомости сколько ему пишут?!

— Не знаю, не заглядывал я в его кассовую ведомость.

— А я знаю. За такую «роспись» порядочные жены мужей не держат. Может, потому он все еще и не женат…

— Ох и злюка! Артем науке себя посвятил. Над диссертацией работает. Конечно, пока ему трудновато… Да ведь не в деньгах, наверное, счастье, Галя Ершова…

— Счастье не в деньгах, но с ними жизнь счастливее.

— Я вон на перевозе пытался подработать… И не просил, сами кидали. А отец мне глаза открыл… на каждую монетку… Спасибо ему.

— Как здоровье?

— Чье, мое?

— Отца. Я тогда так удивилась, кольцо дорогое на дне Миасса выудил. И отдал.

— Нормально все у бати. Сена вот накосили.

— Артем почему не пришел на вечер?

— Артем загрипповал.

— Ты извини, что я так на него… Я ведь его на самом деле любила. Да не судьба, видно.

— А что же Викентий Шустиков?

— Шустиков? Поматросил и бросил. Игорек от него остался. Потом за прораба Гонцова вышла. Без любви, конечно, какая любовь в наше время. Надо было чем-то свое бабье одиночество прикрывать. Здесь ведь не город, в кино одной и то стыд идти. Этого сама выгнала, запил горькую. Но Валентинку мне в назидание оставил. Блондиночка такая, Валентинка-то, вся в прораба. Слабенькая родилась, от пьяницы известно какое поголовье, все умереть хотела, да я выходила, живи, говорю, Валентинка, у нас в районе блондинок мало.