Есть у меня земля - страница 52
«Да, впрочем, какая тут вина фотографа, — подумала Соля, отыскивая третью общую фотокарточку. — Сумел ведь рассмешить нас своим «профинтересом»… И здорово мы получились, как живинькие!»
Третья карточка была на газетной странице. Степан в самый предвоенный год получил новенький комбайн. Жену взял штурвальной. Восемь тысяч центнеров зерна они тогда намолотили за страду. Приехал фотокорреспондент из областной газеты, остановил комбайн, влез на крышу трактора, навел свой аппарат на Солю и Степана, стоявших на мостике. Сказал строго: «Попрошу не улыбаться, будьте серьезней — на первую полосу даем!» Соля и Степан не знали, что означает «на первую полосу даем!», но просьбе-приказу подчинились. Получились как каменные статуи. Торжественные донельзя! Соля держит штурвал, а Степан (по просьбе фотокорреспондента) показывает рукой куда-то вдаль. И под снимком крупный заголовок: «Восемь тысяч центнеров пшеницы из одного бункера!» Степану тут подрисовали лицо, и вышло оно на диво красивым. Волосы закурчавились, будто шестимесячную сделал. А так волосы были прямым-прямы, белесые, как солома. А на газетном листе кудри смоль смолью.
«Не эту ли фотку имел в уме Лешка, когда говорил, что Вадька-эвакуированный «вставит промеж нас папку*. Силен здесь Степа! Ой, силе-е-ен…»
Хрумканье фуганка под крышей затихло, видно, Лешка управился с доской, на сеновал улез.
Соля сорвала со стекол желтую и ломкую от солнца газету, открыла створки. Потянуло ночной прохладой, влажной, вязкой, звучной от комариного гуда. Быстро пристроила на створки марлю: налетит комарье, сон не сон, всю ночь будешь отбиваться. А Гутя Куркина особенно не терпела комаров. Отмахивалась от них так, словно они были ядовитыми мухами. В предвоенные годы Гутя нет-нет да и упархивала по большим праздникам в район на танцульки. Но комариное отродье и там не давало житья. Вот Гутя и начала составлять противокомариную мазь: часть бензина, часть дегтя, часть колесной мази, часть хозяйственного мыла и еще разных разностей. Однажды ей все-таки удалось найти пугающий состав: колесной мази взяла две части и дегтя две. Ни один комар не подлетел к ней в этот вечер. Но и ухажеры тоже обходили стороной.
«Сегодня Гутьке не до комаров… Вон как суетилась вокруг баньки… Слушай, Солька, а чего тебе вечер одной куковать, пойди к ним, на чужое счастье издали посмотришь… и то хлеб!»
Соля отлила из полукорчажки в двухлитровую крынку, завернула ее в полотенце и вышла за ворота.
«Без приглашения-то нетодельно переться в гости, а? Все ж у них своя семья, свои дела… А, не объем, не опью, посумерничаем, и домой… Вечер-то вон какой, сказка! Не бока же належивать с такой рани!»
Так Соля успокаивала себя, придумывая предлог для захода к Куркиным. Но перед самыми воротами остановилась, рассердилась непонятно на кого: «Какой это повод, вечер? Хороша погодка, дак гуляй по улице, комаров корми, а нечего семейных людей беспокоить!» Хотела было совсем повернуть к своему дому, но не смогла, ноги будто приросли к земле.
«Че со мной творится, никогда такого не бывало… Стоко вечеров одной скоротано, стоко ночей одной ночевано, а сегодня… A-а, седни ж война кончилась… Погоди, Солька, какую чушь ты несешь? Как седни война кончилась? Для всех ее венец был в начале мая. В начале мая, Солька! В черемуховые холода!»
Соля помнила этот день. Собрались сеять. Накануне вечером в поле агрегаты вывели. Полдеревни жило на заимке, и письма первым делом почтальонка заносила туда. На заимке и оставалась на денную работу, в посевную дел невпроворот. И семена подработать, и подвезти их к сеялкам, и севачам помочь, тракторы опять же воду и солярку требуют, трактористы — горячий обед… Да мало ли куда руки сгодятся в посевную. Вот и подсобляла Соля по мере сил, получая негустую надбавку к почтальонскому минимуму. Да и не могла без людей в полупустой деревне день и вечер отводить. И ждали ее на заимке, чего там говорить: кто со страхом, кто с надеждой, кто просто с разговором. Новости районные Соля узнавала на почте первой, рассказывала селянам — худые или хорошие — во время обеда, который и в посевную, и в уборочную, и в сенокос назначался на одно и то же время, на полдень, двенадцать часов.