Эстеты из Кукановки - страница 49

— Бабутка! Купи мне вон то! В золотой бумаске!

— Ох, господи! — Это отреагировала старуха, отброшенная молодецким натиском Эдика в дальний угол. — И откуда только берутся такие шалые! Чего ребенка толкаешь, ирод!

— Разве это ребенок? Целый гвардеец, хи-хи! — И, толкнув еще троих взрослых, сбив с ног уборщицу с веником, Эдик молниеносно развалил очередь у кассы, схватил чек, вырвал из рук ошеломленной продавщицы коробку «Южного ореха» и как бы растаял в воздухе, оставив ушибленных любителей сладкого подсчитывать свои синяки.

…Цветочный магазин пустовал. Не было покупателей. Но не было и цветов. Лишь сиротливо торчал на подставке с растопыренными ножками горшок с хризантемами «Снежный шар». Над ним нежно склонился гражданин в шапке «Иван-царевич».

— Беру! — Таким биржевым возгласом Эдик закрепил свое право на белое чудо.

— Позвольте! — удивился «Иван-царевич». — Это я беру, а не вы!

— Нет, не вы, а я! — авторитетно разъяснил Эдик. — Я жених! Выпятив грудь, освещенную белым галстуком, он затарахтел, как мотоцикл из третьей скорости. — Вы должны меня понять! Ведь и вы были когда-то молодым. И в вашей иссохшей груди билось когда-то сердце от одного звука ее голоса. Вспомните…

Так как Эдик еще не придумал, что нужно вспомнить гражданину в меховой шапке, он вцепился в цветочный горшок, оттащил его в угол, выдрал цветы с корнем и, оббивая с корня землю, приговаривал:

— Что! Какой жене? Своей? Кто же дарит своим женам цветы? Она вас еще обругает. Лучше купите ей чулки «Эластик». Очень тронут. Получите деньги. Благодарю за внимание. Привет! — закончил он, покидая магазин.

Субботняя очередь в кино целиком отлита из людей с железной волей и сверхтвердыми сердцами. Четыре раза Эдик делал попытку приблизиться к окошечку. Но очередь ощетинилась острыми локтями и могучими плечами и крепко держала оборону. Тогда он попытался втиснуться в первую половину очереди, радостно объявив: «Вот тут я стоял. За этой гражданкой». Но очередь, глухо ворча, вытолкнула его, как пробку на поверхность воды. Он умолял, просил, говорил жалкие слова. Его никто не слушал, на него никто не смотрел.

Впервые за этот день Эдик пал духом. Волоча ноги, он выбрался из театра и поглядел на часы. Часы были укреплены на фасаде редакции городской газеты.

Гениальная мысль резвым кузнечиком впрыгнула в Эдикову голову. Он вытащил блокнот, авторучку и, держа ее наперевес, ринулся к окошечку, за которым маячила завитая головка дежурного администратора.

— Я из редакции! — деловито сказал он завитой головке. — Небольшое интервью. Сколько дней идет картина? Ах, как интересно. И все время аншлаг? Есть уже отзывы? Как?! Вас не интересует мнение зрителей? Что? Я сам? Ммм… Мне ужасно стыдно, видите, я краснею, но я еще не видел. Редакционная работа, она, знаете, требует всего человека. Все время нужно сдавать материал, писать, писать. Сейчас? Н-нет. Вот разве вечером еще туда-сюда. Хорошо. Конечно, не один. Еще сотрудник из отдела рецензий. Бл-лагодарю вас. Завтра читайте нашу газету. Будет интервью с вами.

…Когда он, запыхавшись, подлетел к скверику, осталось ровно две минуты до назначенного срока. А вон и она идет, переступает своими изящными ножками. Подошла. Улыбнулась.

— Ася! Здравствуйте, Ася! Как я счастлив, что… возьмите, это вам. — Он втиснул в маленькие девичьи ручки коробку конфет и букет пушистых хризантем. — Ах, Ася, если бы вы знали! Но где вам, то есть, знать! Я и сам не знал, на какие подвиги способен в вашу честь.

Ресницы над голубыми глазами затрепетали, как два мохнатых шмеля, а на розовых губах появилась недоверчивая улыбка.

— Не верите?! — задохнулся Эдик. — Да вы… вы… Да я… я… сейчас вам расскажу, что я сегодня вытворял, чтобы вовремя встретиться с вами.

— Расскажите, — прошелестел нежный голос.

И Эдик стал рассказывать.

Когда он закончил повествование и со скромной гордостью умолк, она не сказала ни слова. Только та же улыбка порхала на ее губах. Потом она сунула ему под мышку конфеты, втиснула в трясущиеся руки букет. Все это молча. Потом повернулась и пошла.

— Ася! Куда же вы? — дрожа мелкой щенячьей дрожью спросил Эдик. — Ася-а! Куда? Скажите хоть одно слово!