Этаж-42 - страница 12

В эту минуту на большак с боковой дороги стремительно выскочил маленький грузовичок. Хотел, верно, проскочить, пока не приблизится новая танковая колонна. Зазвенело выбитое стекло, взвизгнули тормоза, небо в глазах Найды опрокинулось, и вокруг стало тихо.

— Доннерветтер! — раздался из кабины грузовичка мужской голос.

Звагин, схватившись за ногу, подался всем телом вперед, лоб его был изранен осколками стекла, и кровь густо заструилась по лицу.

Из кабины грузовичка уже выпрыгнул плечистый стройный немец в клетчатом пиджаке, охотничьей шляпе и высоких сверкающих крагах. Похоже, завзятый наци, так как на руке черная повязка со свастикой в белом кружке, выправка как у отлично вымуштрованного солдата. В глазах — испуг, рот нервно перекошен: видимо, решил, что напоролся на сановного чиновника или военного командира, и все это может ему дорого обойтись. Но, разглядев дипломатический номер, немец почувствовал облегчение, и его страх перешел в гнев.

— Саботаж на дорогах рейха! — выкрикнул он, обращаясь к нескольким штатским, с любопытством глазевшим на происходящее. Им интересно было поглядеть на русских, возможно первых пленных, на то, как теперь будут с ними обращаться, хотя они, собственно, ничего не сделали и ни в чем не виноваты.

Стройный молодой немец в крагах (люди из грузовичка называли его «господином Шустером») уже отдавал распоряжения. Чего, мол, церемониться? Русские осмелились в такой день выехать на открытую трассу да еще нарушили покой немецких граждан, повредили его машину! Он приказал перенести раненого Звагина в кузов его грузовичка, туда же приказал перейти Найде.

— Шнель, шнель! — покрикивал он. — Дер вег мусс фрай зайн![1]

Чего-то он все-таки опасался и хотел как можно быстрее покинуть это место, слыша грохот приближающейся бронированной колонны.

— Шнель! — кричал он на парней, которые, на его взгляд, слишком бережно усаживали в кузове Звагина.

Доехали до городка с красивым названием Визенталь. Аккуратные домики были увешаны черно-красными флагами, на улицах мало жителей, возле домов и в переулках стояли военные машины, площадь полнилась звуками какого-то величественного песнопения. Услышав его, Звагин зашевелился, и в уголках его губ застыла горькая улыбка. Он сказал Алексею глухим, обессиленным голосом:

— Вагнеровский «Тангейзер»…

И закрыл глаза. Машина остновилась перед больницей — двухэтажным серым домом с большой аптечной витриной внизу. Немец в охотничьей шляпе вошел в здание, вскоре явились санитары и понесли Звагина в больницу. Что поделаешь, хотя и большевик, а надо оказать помощь; к тому же, решил, наверное, молодой немец в крагах, птица эта может быть большого полета. Шофер тоже нуждался в помощи.

Доктор Шустер (отец немца в крагах), круглолицый лысоватый господин, был весьма доброжелателен, даже предупредителен, но вел себя как-то неуверенно. С сыном его связывали, видимо, довольно неясные, напряженные отношения, и трудно было понять, кто над кем старший и кто кому должен подчиняться. Сын покрикивал, отец послушно выполнял его приказы, порой же и в его голосе появлялись властные нотки, и тогда Шустер-младший становился покорным.

Когда Звагина положили на операционный стол, чтобы загипсовать ногу, отец с сыном долго о чем-то совещались. Молодой Шустер словно в чем-то убеждал старика, с чем тот никак не хотел согласиться, и между ними вспыхнула словесная перепалка. Потом Шустер-старший утвердительно кивнул головой, сестра подала ему марлевую повязку, ванночку с гипсовыми бинтами, и Шустер-младший, облегченно вздохнув, отошел в сторону и стал наблюдать за процедурой.

После перевязки Звагин и Найда очутились в небольшой темноватой комнате с окнами, выходившими на центральную магистраль города. Долго молчали: Звагин — лежа навзничь на кровати, Найда — примостившись у него в ногах. Их одели уже в яркие оранжевые больничные халаты, и они чувствовали себя в них настоящими узниками этой мрачной палаты.

Действительно, помещение — как тюремная камера, в коридоре, словно часовой на посту, безотлучно толчется санитар. Но самое худшее — их почти детская беспомощность и беззащитность среди этого рева танков, шума голосов и команд, несущихся с улицы, из громкоговорителей, из распахнутых окон домов и набитых солдатней машин. Найда вздрагивал от каждого выкрика, от каждой команды и все более убеждался в том, что у немцев все идет отлично: даже подчеркнутая доброжелательная обходительность доктора Шустера говорила ему о тяжкой беде, которая обрушилась на его Родину.