Эти господа - страница 7

— Можно и в-пятых, — согласился Перешивкин. — Мойнакское озеро. Спасает от подагры, сухотки, размягчения костей…

— Короче, от естественной смерти! — заключил Канфель.

— Нет, кому бог велит, тот умирает! — ответил Перешивкин, и злые точки сверкнули в зрачках его. — Караимы, — это будет в-шестых, потому что они только в Евпатории водятся, — караимы не умирают, а, можно сказать, вымирают!

Поезд остановился в Саках. В вагоне стало шумно, многие снимали с полок свой багаж, другие с чайниками, кружками уходили за кипятком и бутербродами. Продавцы суетились на платформе, предлагая квас, розовый пшеничный хлеб и молоко. Беспризорные, покинувшие спальные «купе» под вагонами, бродили под окнами, клянчили, протягивая раз’еденные чесоткой руки, и прятали милостыню — об’едки и опивки — в страшных своих лохмотьях. Военный в фуражке с синим околышем шагал параллельно поезду, продавцы и беспризорные завертелись, как пух на ветру, и вдруг их сдуло с платформы.

Когда поезд тронулся, Перешивкин вынул из узелка крутое яйцо, очистил его, бросая шелуху под скамью, разрезал на ладони пополам и, посолив одну половину, целиком положил в рот. Он жевал на коренных зубах, клык его попусту поднимался и опускался, на правой щеке надувался желвак. Взяв двумя пальцами соль, он бросил горсточку на язык и, вращая белками, смачно проглотил разжеванное яйцо. Канфель предложил ему завернутые в газету малосольные огурцы, Перешивкин откусывал кончик огурца, выжимал пальцами сердцевину в рот и бросал кожуру в плевательницу. Он достал из узелка кружку, кружка была с металлической крышкой, с бело-сине-красным гербом посредине, герб имел корону и надпись: «Ваше Блаженство». Попросив Канфеля покараулить узелок, Перешивкин вышел с кружкой и, достав у соседей кипяток, вернулся обратно. Он положил в кружку два куска сахару, помешал лезвием перочинного ножа и, громко всасывая губами, стал пить чай. Он наслаждался чаепитием, ни разу не оторвался от кружки, только часто брал ее, горячую, из одной руки в другую и, помахивая освобожденной рукой, шевелил пальцами.

Женщина откинулась в угол, Канфель подвинулся к ней, вдыхал дремотный запах духов и, по привычке, впадал в лирическое настроение. Он убеждал себя, что эта женщина ему нравится, и, разбирая первое свое впечатление, открывал в ней качества, которые, вообще, больше всего ценил в женщинах. Канфель услышал под окнами вагона шум, этот шум был похож на отдаленные возгласы толпы, машущей шляпами и платками при отходе поезда.

— Должно быть, море! — проговорил Перешивкин, прислушиваясь к шуму. — Так оно и есть! — твердо сказал он.

Женщина прильнула к оконному стеклу, Перешивкин переставил бутылку со свечой на пол, и сразу в глаза бросились воды, которые вздымались и серебрились, как встряхиваемый мех чернобурой лисицы.

— Шедевр! — сказала женщина.

В вагон вошел контролер в сопровождении старшего проводника, проводник светил фонарем, контролер пробивал машинкой билеты и отбирал их. Перешивкин быстро поставил бутылку со свечой на столик и заслонил руками пламя, чтоб унять колебание. Контролер и проводник принесли дыханье ветра, сырость ночи, — женщина достала на саквояжа вязаный жакет и, опустив шаль, надевала его. Она была в белой кофточке с глубоким вырезом, короткими рукавами и при тусклом свете казалась одетой в ночную рубашку. Перешивкин подвинулся вперед, зрачки его налились ртутью, и кончик языка пополз, облизывая усы. Свеча коптила. Бутылка, густо закапанная стеарином, стояла, как человек по горло в снегу.

— Скажите, мосье Перешивкин, — спросила женщина, чувствуя на себе его взгляд, — далеко от вокзала до «Пале-Рояль»?

— С полчаса. Это на набережной! — ответил он, быстро отодвигаясь вглубь скамьи. — Только там все номера заняты!

— Вы уверены?

— Если понадобится комнатка, прошу заглянуть! — предложил он и, опустив руку под плащ, вытащил визитную карточку. — Вот адрес!

Стрелочник растормошил заснувший семафор, зеленоокий, жердястый великан понесся навстречу поезду, и паровозик закричал ему: «Спи, спи-и!» За окнами выплывали огни, кто-то из пассажиров распахнул дверь, — в вагон ворвалась струя воздуха, пламя свечи вытянулось, потухло, и фитиль изогнулся красным светлячком. Бесшумно нахлынули носильщики, хватали чемоданы, корзины, узлы и волокли их, не оглядываясь, чтобы скорей вернуться за новыми вещами. Пробираясь боком по вагонному коридору, высокий парень тащил чемодан и портплед Канфеля. Неся саквояж, Канфель вел женщину под руку мимо сонливых контролеров в гущу евпаторийских извозчиков. Извозчики вырывали из рук вещи, уносили их на свою линейку и усаживали владельцев вещей спиной друг к другу. Носильщик Канфеля прорвался сквозь воинствующий отряд, взвалил багаж на экипаж гостиницы «Пале-Рояль», и Канфель стал подсаживать свою спутницу.