Этот чертов Майк Дайм - страница 12
Я достал из бумажника фотографию, которую нашел у Француза. По непонятной причине меня больше интересовал записанный на обороте телефонный номер — что-то в нем было смутно знакомым. Я набрал номер справочной и попросил дать адрес по этому телефонному номеру. Мне обещали перезвонить. Что ж, неплохо. Оставалось убить еще около часа, и от нечего делать я снова стал разглядывать фотографию.
Странно, что она оказалась у проходимца наподобие Француза. Девушка на фото была настоящей красоткой, не какой-нибудь дешевкой. Но больше я ничего не смог извлечь из снимка, за исключением отчетливого чувства, что предпочел бы никогда не встречаться с толстяком в плавках.
Когда я перезвонил в тюрьму, Горси уже ушел с дежурства, но оставил для меня список из десяти фамилий с домашними адресами заключенных. Только двое из них пережили Глюка, умершего в возрасте 67 лет и отсидевшего половину из положенного ему срока, — Анджело Мелински и Уоррен Ратеннер. Последний показался мне многообещающим — Ратеннер отсидел вместе с Глюком три года, и Мэнни умер, можно сказать, у него на руках. Срок Ратеннер получил за мелкое мошенничество и неуплату налогов, а пару лет назад освободился. Я позвонил в «Пост» и оставил сообщение для Хендерсона, после чего обвел фамилию Ратеннера жирным кружком и задумался. Не было особенной разницы, принадлежали эти деньги Ратеннеру или же королю Сиама, я все равно не понимал, почему до сих пор жив. Фамилия и адрес офиса значились в телефонном справочнике, и найти меня не составляло ни малейшего труда. Мои мысли перебил звонок из телефонной справочной — номер на фотографии Француза принадлежал Максу Слоувану, Порт-стрит. Да, я знал Макса.
15
Биллиардная Макса Слоувана располагалась в подвальном помещении мебельного склада. Максу было лет пятьдесят, или шестьдесят, может, и под семьдесят, — никто не знал в точности. В зале царила привычная тишина, ведь Макс считал, что игра — дело слишком серьезное. Сосредоточенные игроки ходили в полумраке вокруг столов, иногда склоняясь над зеленым сукном и совещаясь вполголоса, точно хирурги над операционным столом. Изредка слышались возгласы негодования или радости, или одобрительное гудение болельщиков после очередного удачного удара.
Я нашел Макса на скамье, где он, полуприкрыв глаза, наблюдал за перипетиями очередной партии и подпиливал себе ногти маникюрной пилкой.
— Сыграешь? — любезно осведомился Макс, словно врач, интересующийся здоровьем пациента. — Где-то у меня лежит твой кий, Майк. Жаль, что ты так редко заходишь.
Я улыбнулся, разглядывая его. Нет, за то время, что мы не виделись, ни лунообразное лицо Макса, ни иссиня-черные брови, ни густые волосы нисколько не изменились. Макс продолжал обыгрывать время. Я достал фотографию:
— Тебе здесь кто-нибудь знаком?
Он задумчиво потер подбородок, разглядывая снимок, и на его лоб легли резкие глубокие морщины, как будто я попросил его объяснить мне устройство вселенной.
— Сам знаешь, тут бывает уйма народа. Приходят, оставят пару долларов и уходят. Я запоминаю только тех, кто умеет играть. Играть по-настоящему. Девушку я точно никогда не видел. Спроси у того парня, что сидит в углу возле стола номер 17. У него вычислительная машина вместо головы — помнит каждую партию, каждый удар. В жизни такого не видел!
— Ладно, — сказал я. — Если мне повезет, у него такая же память на лица.
Молодой человек, на которого указал Макс, как раз изготовился для удара. Его тело неподвижно зависло над столом, рука с кием плавно скользила взад-вперед, прицеливаясь. Потом кий резко пошел вперед, ударив по белому шару.
— Хороший удар! — похвалил я его и протянул руку. — Меня зовут Майк Дайм.
— Я знаю. Мы встречались, еще когда вы были сержантом. Но вы-то меня, конечно, не помните. Я не бросаюсь в глаза, не то что вы. Мы встречались с вами во Франции, в 1945 году. Джоуи Позо.
И тут я вспомнил его, смешного маленького солдатика, лежавшего со мной в одном полевом госпитале. Он был нашпигован свинцом, и ему ампутировали обе ноги.
— То, что у меня нет ног, помогает лучше играть в бильярд, — сказал Джоуи без тени горечи в голосе. — Большинство игроков мажет, потому что не может удержать равновесие в момент удара, а я на своих протезах стою прочно, как бочка со свинцом. — И он с гордостью продемонстрировал мне свою устойчивость.