Этюды об ибн Пайко - страница 2

Существовала в Скопье и мечеть Пайко. Ее по-прежнему помнят. Но как она была связана с этим далеким и непонятным человеком? Истина или выдумка то, что он был в ней похоронен? Ведь еще существует версия его христианского погребения, которое устроили ему тогдашние жители Скопье. К чему склониться, чтобы нас очистило дыхание истины?

И, наконец, — когда на самом деле жил этот сын Пайко, Байко или Тайко? В какое время?

Может, в пятнадцатом веке, или в следующем, шестнадцатом веке, или на стыке веков, как предполагают некоторые?

Или он стал человеком на все времена, про которого можно сказать и предположить что угодно? Человеком, на котором училась история и учились люди.

Я много думала о нем. Ведь учусь и я, желая познать неизвестное. В процессе познания рождается знание, как одно из многих чад истины.

Похоже, был этот ибн Пайко человек мягкий, как душа. Мягкий, как душа, но и сильный, как душа. Говорили — капнет слеза его на камень, борозду в нем прожжет. А вздохнет он, от беды ли, от страсти ли сердечной, и выдохнет на кого, над головой того человека будто корона из звезд появлялась и начинала сиять, как нимб над святым, защищая его клинком из света.

Этот ибн Пайко сначала был Марко. Носил имя пресвятого апостола. А поскольку он был первым и единственным сыном своего отца Павла, или по-простому Пайко, то его прозвали ибн Пайко, то есть, сын Пайко.

Все ему удавалось, что бы он ни делал. Как будто к нему сам Бог благоволил. Да и у жены его, Калии, как и у него, были золотые руки — на шелках, из Измира привезенных, серебряной нитью она чудеса творила, а для ибн Пайко была не только правой рукой и главной опорой, но и хранительницей их неизмеримой взаимной любви. И нельзя было сказать, кто кого любил больше.

Телом Марко был высок и строен. С длинной шеей, как у кувшинов, которые он делал. Взгляд его был чистым и открытым, а рукопожатие всегда доброжелательным. В работе ему Калия очень помогала, сама того не ведая. Была она светлая, как белый известняк, мягкая и нежная, как запах мускуса и амбры, с певучей и приятной речью. Слова ее будто бесшумно катались по сделанным им блюдам и гладили их, полировали — так казалось ее Марко, когда она начинала чистить блюда ли, кувшины, подсвечники, кадильницы, светильники, котлы, миски, сковородки или кастрюли.

Отец Марко много-много лет назад пришел из Кратово, а в том городе был целый квартал медников, так что медные сосуды, которые там делали, по красоте превосходили и те, что делали в Боснии, и даже те, которые привозили из Кастамонии, что в Малой Азии. Марко изучил ремесло и делал подсвечники из тонких и переплетенных проволок, а кувшины даже из чистого золота, украшенные разноцветными драгоценными камнями, красивые, с ума сойти. Такие, какие делали в Кратово, и даже еще лучше. В горах за городом было много не только чистой меди, но и серебра, и управитель города с радостью позволял мастерам делать такие красивые вещи. Ремесло, которым овладел Марко, приносило немалую прибыль как туркам — первым людям города, так и самому управителю, которому вместе с двумястами его людьми, город, хотя он и находился в санджаке Скопье, был сдан в аренду за 70 мер аспр[1]. Семьдесят мер! Огромные деньги! В одной только мере было 500 000 аспр! А если еще вспомнить про монетный двор, который находился здесь, монетный двор, на котором чеканились аспры из чистого серебра, то получается, что управителю не о чем было беспокоиться. На монетном дворе работали многочисленные христиане — райя, которых он освободил от всех других обязанностей. День и ночь эта райя чеканила монету из меди и серебра и другого больше ничего не делала. Очень нравилось правителю по вечерам сидеть на крыльце и разглядывать новую груду начеканенных аспр, которые ему только что принесли. Он набирал полные пригоршни монет, держал в руках, потом выпускал, чтобы серебро текло сквозь пальцы, как вода. Склонялся над плоскими кружочками денег, как будто в первый раз их видел, со сдержанной усмешкой и огнем в глазах переворачивал монету и читал в экстазе: «Да будет победа славной — отчеканено в Кратово».