Еврейские литературные сказки - страница 43
И дуб не срубил, и оставил расти этот дуб в чаще леса зеленой;
Прошли сотни лет, и как было ему суждено, этот дуб стал надгробьем,
И встало оно над могилой святою святого — стоит и поныне,
Его украшают два льва, и корону Творца подпирают их лапы.
Нет, лучше уж я расскажу тебе быль, что случилася с городом Вильной,
С тем градом святым, ведь недаром от Господа он удостоился чести
Стать местом ученья, и Торы, и мудрости всякой, и добрых деяний.
Еще про Илию-пророка, про то, как явился он в Вильну, как смёл он
Своею полою с крыш города снег, что однажды засыпал всю Вильну.
От снега бы рухнул весь город, когда б не явленье святого пророка…
Случилось как раз после Кущей, мой папа, реб Лейбе, портной деревенский, —
Назвали тебя в честь него, да послужит тебе он защитой, —
Остался вдовцом в одночасье со мной на руках, со своею сироткой.
И чтобы избыть нищету, он решил после шиве уехать из Вильны
С другими, такими ж как он, бедняками в богатые дальние земли,
В богатой Украйне искать себе кров, и работу, и досыта хлеба;
Ведь Вильна, богатая знанием Торы, бедна была хлебом,
Напротив, богатая хлебом Украйна бедна была Торой;
И множество жителей Вильны, вконец обнищав, расставались с Литвою,
Как можно быстрее стремясь до богатой добраться Украины.
И вот бедняки, распродавши пожитки, себе лишь оставив
Рубаху на теле, да талес, да тфилн, да несколько книг богомольных,
Ждут зимника, так как для странствий далеких путь снежный приятней, и сани
Куда как способней телеги… Ждут снега евреи, и ждут — не дождутся,
Чтоб Герш-балагола (он сам тароват, и лошадки его тароваты)
Отвез их, как прежде возил бедняков он из Вильны, до дальней Украйны.
Однако в тот год приключилась такая зима, что и виленским старцам
Не вспомнить. До Хануки не было снега. Нет снега — и все тут…
Не только над Вильной, не только над Виленским краем, над всею Литвою,
Над Русью и дальней Украйной зима как назло припозднилась со снегом.
Сперва, как всегда после праздников, дождь затопил все поля и дороги,
Затем по холодным рассветам, как яблонный цвет, белый иней
Зацвел на последних оставшихся листьях, на ветках деревьев, на крышах,
Увядшем бурьяне, капусте, соломе, что с поля сгребли после жатвы.
Скупое и низкое солнце поднимется поздно и иней растопит,
Но только что иней исчезнет, как следом за инеем солнце уходит.
А там уже Кислев; а значит, уже и зима подступает с востока,
Уж солнца не видно совсем, и над городом тянется низкая туча,
Огромная туча, и пахнет предчувствием снега, а снега-то — нету.
Уже после минхи мороз пробирает, и все холоднее ночами.
И ночью пришедший мороз не уходит, но днем остается на окнах
Узорами, комьями смерзшейся глины на трактах, и льдинками в бочках,
И льдом точно панцирь из стали на водах Вилии и быстрой Вилейки.
Неделями ждут бедняки, что отправятся в путь — и ни с места.
(Иди и кричи «хай-векайом» — нет снега… Нарушился в мире порядок…)
И бродят, и тратить боятся гроши, что отложены были в дорогу,
И смотрят, откуда задуло, и нет ли пятна на Луне — это к снегу:
Быть может, помилует Бог и просыплет хоть горсть долгожданного снега.
Уже кое-кто начал так намекать балаголе: что, если не медлить,
Телегу запрячь да поехать? Доедем, Бог даст, на колесах…
Но Герш-балагола упрям, знает сам, как доехать до дальней Украйны.
Он знает дорогу не хуже, чем «ашрей», ничьих он не просит советов.
Он знает: раз нынче у Бога зима, не в телеге, в санях нужно ехать;
Есть сани, каких поискать: сплошь из дуба, железом обиты полозья,
Широкие сани, в них влезет тринадцать персон, не считая пожитков;
И он не потащится в путь по колдобинам мерзлым, калеча лошадок,
Ломая колеса, чтоб после врагам на потеху завязнуть в сугробах;
Мы лучше поедем как люди, у нас не горит, и Господь не оставит;
А вот, что до самой до Хануки снег не идет — таки плохо…
Вот так рассуждал этот Герш-балагола, и этим пресек разговоры.
Осталось одно беднякам: ждать в тоске, проедая припасы, когда же
Удастся пуститься в дорогу… Твой прадед, реб Лейбе, портной деревенский,
Пока суд да дело, решил, как обычно, с иголкой пройтись по крестьянам.
В беде, между тем, оказался не только десяток несчастных евреев,