Еврейские литературные сказки - страница 49

стр.

В сторожке над ситом с перьями сидела скрюченная старуха, а ее муж, лесничий, лежал укрытый на печи и спал глубоким лесничим сном…

И человек пустился к сторожке. Подошел и сразу постучал в окно:

— Откройте, люди добрые!

Старуха вышла ему открывать, встретила его в дверях, стоит он на пороге, сперва глаза от света зажмурил, потом глаза вверх да к потолку поднял, потом к полу опустил, оглядел кругом стены и, наконец, выговорил:

— Что-то я не понимаю, что-то мне тут…

— Что? — громко спросила старуха.

— Подозрительно, — пробормотал человек в ответ.

— Что и кто?

— Сам не знаю.

— Что ж ты говоришь тогда, человек?

— Сам не знаю… Сбился с пути, встретил двоих, спросил у них дорогу, они меня повели, потом их не стало, я заметил сторожку… В толк не возьму…

— Чего же тебе надо?

— Чего надо? Если можно, растолкуйте, где я, и на дорогу выведите…

— Вывести? — переспросила старуха, вернулась на место, села перед ситом и обернулась к печи:

— Слышь, старый: тут человек заплутал, нужно ему дорогу показать, слезай…

Старик открыл глаза, отбросил одеяло, поднял голову, потом посмотрел вниз на комнату и на человека, оглядел их коротко, потом слез, натянул тулуп, подошел к двери и сказал человеку:

— Пошли…

И вот чуть только тот человек подошел к двери и прежде чем ногу через порог перенес, как в сторожке вдруг погас свет, потолка сверху и стен по бокам не стало, и снова тот человек оказался вне дома, в лесу, и вот он вдруг перед осклизлым, мхом поросшим колодезным срубом стоит, перед одной из его стенок, перед ее мокредью и осклизлостью, и их, руками за стенку ухватившись, чувствует:

— Тьфу! — плюнул человек в колодец и тут же отпрянул.

— Не плюй!.. — раздалось из колодца, и наружу показалась голова.

— Что это значит? — спросил человек у головы.

— Это значит, что ты теперь в наше распоряжение попал и в нашей власти находишься.

— И что будет?

— Будешь делать, что прикажем.

— А что прикажете?

— Первое: полезай в колодец.

— Не хочу.

— Взять его! — крикнул бес мне, стоявшему за спиной человека. — Взять его!

Ну вот, и прежде чем человек успел увернуться и вырваться, я ему под ноги, подхватил снизу и — бух. И он тут же полетел в колодец…

Отряхнулся, отдышался тот человек после неожиданного падения, и когда он пришел в себя, когда первый испуг и досаду преодолел, поглядел зло и упрямо на беса и гордо, презрительно снова спросил у него:

— И что потом?

— Суп с котом… Если нам не даются, сами берем, теперь ты в нашей власти.

— Это я уже слышал.

— Вот и хорошо.

Тут бес повернулся к человеку спиной, подошел к одной из стенок колодца и постучал в нее. Открылась сразу дверь в коридор, грязный, длинный и темный. Там под потолком горело что-то вроде лампадки, пыльной и тусклой, она слабо и тускло освещала коридор и стены, а в стенах были двери, закрытые, запертые и, как всё там, молчащие… Подошел бес к одной из них, постучал, она отворилась, бес пропустил вперед человека, потом мне дорогу уступил и велел идти за тем человеком, и наконец сам вошел в то помещение. И оказались мы в кабаке, в его задней комнате.

В комнате не было ничего: ни людей, ни утвари, только посередине и по стенам стояли несколько столиков со скамьями, прибранные и приготовленные, и пустые, и по-кабацки освещенные, и ждали чьего-то прихода и прибытия. Сели мы за столик, и чуть только бес постучал по нему, явился слуга — тихий, радушный, явился и готов был прислуживать, подошел он к бесу и встал рядом со скамьей. С почтением и как у прислуги принято, склонился, стал перед бесом, глядя ему в рот, ожидая слова его и приказа.

— Вина! — сказал ему бес.

И слуги не стало.

Несколько минут, и слуга вернулся с бутылками и стаканами, поставил их на наш столик, все тщательно и аккуратно накрыл, а сам, как оно и должно быть, отошел в сторону и уважительно, с почтением стал ждать от нас новых пожеланий и приказов.

Взял бес одну из бутылок, стоявших на столике, сперва человеку налил в его стакан, потом мне, в мой стакан, и, наконец, свой собственный стакан наполнив, поднял его сперва передо мной, потом перед тем человеком, потом к своим глазам поднес и без лишних слов повелел: