Еврейские литературные сказки - страница 50

— Пьем!

И человек не отказался.

Во второй раз наполнил бес стаканы — и человек подчинился.

А когда тот человек в третий раз опорожнил свой стакан, стало видно, что он какой-то другой стал, переменился, что-то новое проступило у него в лице, чего не было прежде, стал он будто смиреннее, мягче, будто наградили и одарили его, обо всем, что случилось, позабыл, все простил, встал он со своей скамьи, подошел к бесу, и руку ему на плечо положил, и, задорно его по плечу хлопнув, сказал так:

— Ай, бесы, не так уж оно и худо, бесы!

— Что не худо? — переспросил бес, улыбаясь.

— Да бесом быть, — ответил ему человек.

— Может, поменяемся?

— Ох! — обрадовался тот человек и согласился, — за честь почту, я готов, сразу, хоть сейчас.

Бесу только этого и надо было, и вот, чуть он это услышал, сразу же вскочил со своей скамьи, подошел к человеку, ни слова не говоря, быстро снял с себя шкуру и рога и надел их на человека, потом еще быстрее снял свои копыта, стащил с человека сапоги и с ним поменялся: себе сапоги, а ему копыта обул, и стал уже сам себя подгонять, и так, торопясь, пока одевал человека — все, что от беса, и всю силу бесовскую ему передал, и все это с заговорами и заклятьями, с приговорами и с нашептываниями: дескать, чтобы делал он, что хочет, чтобы делал он, что может, и чтобы все у него спорилось…

Закончив переодевание, бес оттолкнул от себя человека, потому что хотел оглядеть его со стороны, сам от него отступил, встал перед ним, смерил его взглядом с головы до ног, проворно и с усмешкой оглядел, и, так его оглядывая, будто радовался и веселился, веселился и наслаждался: так-так, хорошо и славно, славно и хорошо, вылитый я, вылитый ты, вылитые мы оба…

— А теперь, человече, веселись!

И подал знак, и подмигнул слуге, и слуга распахнул двери в зал, а зал был огромный, страшный, пахло в нем кабацким запустением и пустотой, из него и еще откуда-то бил свет, зал был светлый, освещенный, светлый, большой зал, пустой, одни голые стены в нем.

И вошли туда бес и человек, уже переодетые, вышли они на середину, бес подмигнул мне, и тем мне приказ дал, и я быстро, как только можно, как я могу, как стрела из лука, по залу покатился, по стенам, по полу, пронесся и везде, где надо было, в стены постучал. Тут же отворились двери, маленькие двери, большие двери, сверху, снизу, в потолке, в полу. И — существа показались: сперва карлики и человечки, белочки и зверюшки врываются, на стенки лезут, множествами и массами, битком, так и сыплются, оравами лезут, не сомневающиеся, уверенные в себе и в своих, в тех, кто идет и кто придет; за ними явились постарше, побольше, посерьезнее: эти были уже спокойнее, солиднее, в двери, в дверные проемы, не спеша входили, нога за ногу, и компаниями, и кучками, и большими толпами, и все с рогами и хвостами, и все важные, как это у них заведено, и все — не торопясь, как таким и пристало; а потом заявилось еще множество, еще целая куча, целое стадо, большое и пыльное, толпа битком набитая, тесная, косматая, входили и давали место тем, кто шел за ними; и… вступили девки, жирные, распущенные, невиданные, неслыханные, непутевые, патлатые, на ногах едва держались, кривлялись, заголялись, всем сбродом ухмылялись; и бес с музыкантами, и черти с подносами, и бесенята с бантами…

И тогда бес опять повелел: стол! Пусть в зал, в самую середину принесут и поставят стол, тот человек на стол влезет, человек что-то покажет…

Услышав от беса эти слова, человек растерялся, попятился, хотел с толпой смешаться, но бес ему дорогу загородил, выставил его перед всеми и не пускает, подбадривает, подзадоривает: не дрейфь, человек, не тушуйся, пустяки это, все будет хорошо, все у тебя получится.

Тут в зал внесли стол, толпа, ждавшая с радостью и нетерпением, тем временем разделялась, тварь с тварью, род с родом строился, все на разных языках говорили — большие с большими, малые с меньшими — гудели, и когда все было готово, когда стол уже стоял где надо, первым на него вскочил бес, разухабистый как бадхен, великодушно протянул оттуда руку человеку, подозвал его, подтянул и помог ему влезть. И человеку ничего не оставалось, как влезть на стол и, немного помявшись, постеснявшись и переждав рев толпы, повернуться к толпе и сказать: