Эйнштейн и Ландау шутят. Еврейские остроты и анекдоты - страница 29

Был у Ленина один дружок закадычный, матрос Коломиец, известный тем, что кулаком быка укладывал. Сидят они как-то на партсобрании, а Ленин возьми да и пошути: «Слабо, – говорит, – тебе, Коломиец, между глаз Калинину заехать». А Коломиец и рад стараться, моргнуть не успели, а Калинин уже на полу без сознания. Ленин вначале хотел извиниться перед Калининым, а потом передумал.

Однажды Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной на танцы пошли в Сокольники. Танцуют они, значит, вальс, а Надежда Константиновна и говорит: «Что это, Володя, от тебя сталинским одеколоном разит, небось, опять целовались». А Ленин ей и отвечает: «Что, мол, я не могу целоваться с товарищем по партии? С кем же мне целоваться, с Петлюрой, что ли?» Вот как остроумно и находчиво Ленин отвечал.

Была у Ленина собачка, тварь, надо сказать, премерзкая. Без рода, без племени, он ее в Сибири подобрал, когда в ссылке был. Бегает эта шавка по Кремлю, кусается, гадит где попало. Удавить бы ее, да нет, знают, как Ленин животных любит, жалеют старика. Это уж в 1937 году ее к стенке поставили по приказу товарища Сталина.

Все знают, как Ленин богему презирал, особенно режиссеров, да еще писателей. «Все, – говорит, – суки продажные и фраера дешевые. Всех за рубль танцевать заставлю. Важнейшим для нас является кино, оно лучше всего на дураков действует». Правильная фраза, только длинная очень. Когда на транспарантах писали – сократить пришлось.

Среди интеллигенции слухи ходят, будто Ленин не от ран умер, а от сифилиса. Ну и что из того – как будто не могла эсерка Каплан его сифилисом заразить.

Ленин вообще героической личностью был. Вот, например, когда та эсерка стреляла в рабочего Василия из ревности, Ленин его просто грудью закрыл. Обычно Крупская все грудью закрывала, но тогда ее с Лениным не было.

Ленин очень горевал, что его мама не дожила до революции.

– Уж лучше бы я не дожил, – говорил он.

И все с ним тактично соглашались…

– Как ты живешь?

– Как Ленин. Не хоронят и не кормят.

Один из главных вождей большевизма Лев Троцкий (Лейба Бронштейн; 1879–1940) рубил напрямую, брызжа черным юмором: «Я не еврей, я интернационалист!»

Если мы уйдем, мы так хлопнем дверью, что вся Европа содрогнется.

Перед отправкой Троцкого в почетную ссылку в 1924 и 1925 годах газеты публиковали медицинский бюллетень о плохом состоянии его здоровья. После этого на вопрос «Как ваше здоровье?» Лев Давыдович будто бы отвечал: «Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет».

Старость – самое неожиданное, что поджидает нас в жизни.

А вот и современная шутка: «Меркадер ударил Троцкого по голове ледорубом, так как хотел посмотреть, есть ли у Троцкого МОЗГИ».

Известный большевистский деятель Карл Радек (настоящее – Собельсон) взял свой псевдоним в честь популярного персонажа австрийской юмористической прессы. Ну очень шутить любил этот дядечка! Обожал шнырять голым по квартире сестры при ее-то малолетних детях, впрочем, и с «Долой стыдистами!» не раз по площадям столицы хаживал, прикрываясь красной лентой, натянутой через голое плечо и хлипкий голый зад. Этот советский политический деятель, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения в 1919–1924 годах был членом ЦК РКП(б); в 1920–1924 – членом (в 1920 секретарь) Исполкома Коминтерна и ведущим сотрудником газет «Правда» и «Известия». Создал настоящую советскую школу прессы, это после него страна 70 лет жила пропагандистскими «шутками», насаждаемыми «самой передовой прессой в мире».

А вот шуточки Собельсона-Радека. На открытом процессе по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» в 1937 году Карл Радек, под пытками оговоривший своих подельников, подписавший все абсурдные обвинения, которые против него выдвигались, заявил, что не следователь пытал его, а он пытал следователя, умоляя признать себя негодяем и предателем. Это была последняя из известных его шуток, должно быть, самая мрачная. Вряд ли она помогла отсрочке смертного приговора, но сама способность шутить в подобной ситуации выдает удивительный характер Радека, а также наводит на мысли о природе еврейского юмора.