Фадеев - страница 18

Пользуясь слабостью Николаевской большевистской организации, Тряпицын злоупотреблял властью командира, окружив себя преступными элементами, производил беспричинные аресты и расстрелы. По личному распоряжению Тряпицына были расстреляны коммунисты Будрин, Иваненко, Мизин и Любатович. Во время эвакуации партизан и населения из Николаевска Тряпицын применял произвол и насилие. Все это вызвало недовольство партизан и населения.

Мы уже убедились, насколько чисты были помыслы друзей Фадеева — Григория Билименко и Петра Нерезова. Но то, что они оказались в Николаевске-на-Амуре, видимо, и стало впоследствии роковым обстоятельством, поводом для клеветы против них, всяческих обвинений. Какое-то время они находились в отряде под командованием Я. Тряпицына. Совсем недолго — месяц-полтора. Но как только стал очевидным откровенный произвол, кровавый террор анархистов, они в числе других большевиков приняли решение: арестовать Я. Тряпицына и Н. Лебедеву и предать их суду.

По предложению Кербинской большевистской организации был избран народный суд от каждых пятидесяти партизан и граждан по одному представителю. Кербинский народный суд для разбора дела Тряпицына, Лебедевой и их приспешников, избранный демократическим путем, состоял из 103 судей. В их числе был и Петр Нерезов, начальник штаба Амгуно-Кербинского уезда. Суд 9 июля 1920 года единогласно приговорил к расстрелу Я. Тряпицына, Н. Лебедеву за «содеянные преступления, подрывавшие доверие к коммунистическому строю среди трудового населения области и могущие нанести удар авторитету Советской власти в глазах трудящихся всего мира».

Анархисты и максималисты решение Кербинского народного суда пытались изобразить как расправу над «революционерами». Решение суда было одобрено подавляющим большинством партизан и трудящихся.

Политическая оценка дела Тряпицына была дана в постановлении Приморской областной партийной конференции РКП (б) 11 июля 1920 года. Конференция отметила, что Тряпицын и Лебедева «сознательно шли все время против основных указаний Советской власти», но действовали именем Советской власти и тем самым дискредитировали ее. В своей деятельности они «преследовали исключительно цели удовлетворения личных интересов и властвования».

Конференция указала, что «подобные действия возможны лишь вследствие недостаточного влияния нашей организации среди трудящихся в том или ином месте», и предложила судить Тряпицына и Лебедеву по законам военного времени и разъяснить трудящимся самочинность действий Тряпицына, отчужденность их от Советской власти.

В заключение конференция постановила: «Вести самую беспощадную борьбу со всякими самочинными действиями авантюристов. Призвать все организации к самому тщательному надзору за поведением лиц, могущих своими действиями скомпрометировать идею Советской власти и пашей организации».

В Благовещенске Фадеев задержался недолго. Уехал было в область создавать комсомольские ячейки, но вдруг узнал о том, что республика начинает боевые действия против атамана Семенова. И, недолго думая, поспешил в обратный путь. Где пароходом, где на лодках. Искренне огорчился, что Игорь Сибирцев уже отправился на фронт: «Грузился в вагоны последний полк, как раз тот самый, в котором находились в большинстве знакомые мне приморские партизаны, среди них — мои чугуевские односельчане, — читаем в одном из писем Фадеева. — Я понял, что если я с ними не уеду, мне с Игорем не повстречаться и не работать вместе. И, наскоро отчитавшись в обкоме РКСМ, сославшись на данное мне раньше устное обещание, но не получив никаких формальных бумаг об отправлении на фронт, то есть в известной степени полузаконно (но и придраться ко мне трудно было, так как по приезде из Приморья я еще нигде не успел взяться на учет), — я уехал вместе с этим полком».

Из письма к Т. М. Головниной 29 августа 1954 года: «В самом начале кампании против Семенова я всякими правдами и неправдами удрал из Благовещенска на фронт — вслед за бригадой Петрова-Тетерина, где Игорь был комиссаром. Я жаждал попасть в ту же бригаду, но… попасть к Игорю в бригаду не мог, не имея туда назначения».