«Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания - страница 13

Выясняется, что первоначальной функцией не только жеста, но и слова на заре человечества было его суггесторное воздействие, т. е. внушение не через рассудок, а через чувство (гипотеза Б. Ф. Поршнева). Общепризнанны уже существенные особенности и отличия в социальной психологии в разные периоды развития человечества. Теперь уже отмечают не только особый тип мышления человека первобытной эпохи, но и особенности психологии и действенности органов чувств (определяющих во многом и рассудочное восприятие) в сравнительно недавнее время. Так, обоняние в XVI–XVII вв. (как показал Р. Мандру) играло в повседневной жизни человека большую роль, чем в последние столетия, когда (с изобретением окуляров) усиливается роль зрения. На человеческое сообщество проецируются также наблюдения из области этологии — науки, изучающей поведение живых существ в естественной среде.

Осознали (прежде всего, размышляя в историческом аспекте о менталитете), что не все постигается, тем более оценивается, в категориях рационализма — и это особенно важно в жизни каждого человека и человечества в целом: любовь и ненависть, симпатия и страх, вкусовые предпочтения, многое в представлениях вероучений, в понятиях о «чести». Тем самым обнаружились высокие достижения в духовной жизни и в отражавшей и выражавшей ее материальной культуре даже в период средневековья, долго воспринимаемого самоуверенно и примитивно лишь как сумрачный этап между светом античности и Возрождения, подготовившего рассвет научной и философской мысли Века Просвещения. В ином свете предстала тогда сама культура простонародья и значение ее в корневых основах современности, даже ее технологии.

Существенно расширились и, так сказать, историко-географические горизонты — воспитанные в лоне христианской цивилизации, мы теперь в гораздо большей мере связаны с другими цивилизациями, в основе которых иные конфессионально-культурные представления; изменились и понятия о роли европоцентризма (и переселенцев из Европы) и соответственно о месте в предыдущие века неевропейских народов в развитии мировой культуры и в становлении современной шкалы историко-культурных ценностей.

Обо всем отмеченном выше, как и о других новациях в исторических и смежных с ними науках, немало данных содержится в российских изданиях последних десятилетий — особенно Института всеобщей истории и Института научной информации по общественным наукам РАН. Между тем не только новейшая, но и сравнительно новая научная литература (второй половины XX в.), как правило, оказалась не учитываемой при изложении соображений общего характера о путях развития человечества. «Литература», т. е. список, приложенный к книге «Какой сейчас век?», удивляет набором преимущественно устаревших книг (хотя, иногда, и замечательных для времени их первого издания) и случайностью их объединения.

При этом умело имитируется знакомство с новейшей историко-филологической литературой и критическое отношение к ней. Поскольку среди авторитетных ученых-гуманитариев нет таких, которые придерживались бы концепции НХ, то ссылки на их труды обычно даются лишь в тех случаях, когда можно использовать это для скептической критики отдельных положений или методических приемов, упоминаемых в тексте видных современных отечественных историков. В то же время подобный прием создает выигрышную в рекламных целях видимость обращения к новейшим научным трудам, отечественным и зарубежным. АТФ и его сотрудники по существу рассматривают историографические факты вне контекста всей затронутой в этом историческом труде проблематики, и явно пользуются тем, что широкая публика, как правило, мало знакома с цитируемыми или упоминаемыми научными сочинениями.

Ученого, занимающегося отечественной историографией, Некоторые приемы рассуждений в сочинениях, обосновывающих НХ, возвращают даже в докарамзинскую эпоху развития исторической мысли и в дошлёцеровский период обращения с летописными текстами. Именно подобного рода наивные предположения этимологического характера (о происхождении географических имен, звуковом сходстве имен и фамилий) находим в памятниках историографической самодеятельности второй половины XVIII в.: когда, объясняя происхождение названий верхневолжских городов Решма и Кинешма, обращались к фольклору и ссылались на восклицание персидской княжны, брошенной Степаном Разиным в волжские волны (не говорим уже о том, что Разин не доплыл до этих мест, и персиянка вряд ли успела овладеть русским языком).