Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во - страница 39

Современный автор с большой проницательностью уже отметил, что люди, которым свойственно приукрашивать прошлое, особенно когда они в преклонном возрасте, воздействовали на всю нацию точно так же, как они воздействуют на частных лиц; они всегда хвалили первые века мира, ничуть не помышляя о том, что первые моменты его социального существования были весьма далеки от приятных, на чем они настаивают. Легкое и почти детское воображение Греков причудливо запутало данную картину, передав ее умышленно, чтобы нравиться большинству от конца до начала времен. То, что они именовали Золотым веком должно было быть названо Железным или Свинцовым веком, поскольку это был век Сатурна, изображаемого подозрительным и жестоким тираном, ранящим и свергающим с престола своего отца, чтобы ему наследовать, и пожирающим своих детей, чтобы освободиться от боязни наследника. Сатурн здесь являлся символом Судьбы. В соответствии с доктриной мистерий, прохождение из царства Судьбы в царство Провидения было приготовлено двумя промежуточными царствами – царством Юпитера и царством Цереры, называемой Исидой у Египтян. Одно из этих царств должно было обуздать дерзость Титанов, то есть покорить животные виды, и установить гармонию в Естестве, исправив бег потоков, осушив болота, изобретя искусства, земледельческие работы и пр. Другое должно было упорядочить общество, установив гражданские, политические и религиозные законы. Два данных царства именовались Медным и Серебряным веками. Имя последующего Золотого века сохранялось за царством Диониса или Озириса. Это царство, которое должно нести на землю счастье и долго его здесь поддерживать, подлежало периодическим возвращениям, измерявшимся продолжительностью великого года. Итак, согласно материальной доктрине, четыре века должны непрерывно сменяться на земле, как четыре времени года, начинаясь с Железного века или царства Сатурна, уподобленного зиме.

Система Брахманов в этом отношении согласуется с системой египетских мистерий, откуда греки заимствовали свои. Сатья-Юга, соответствующая первому веку, есть период физической реальности. Следующий за ним, о котором говорится в Пуранах – это век, наполненный ужасными катастрофами, где элементы сговорились предаться войне, где Боги осаждены демонами, где земной шар, вначале погребенный под водами, в каждое мгновение пребывает под угрозой тотального разрушения. Идущая затем Тетра-Юга не более счастливая. И только в эпоху Дуапар-Юги земля начинает представлять более радостную и спокойную картину. Мудрость, соединенная в достоинстве, в ней говорит устами Рамы и Кришны. Люди слушают и следуют их урокам. Общительность, искусства, законы, мораль, Религия, здесь процветают на зависть. Начавшаяся Кали-Юга должна завершить этот четвертый период в явлении самого Вишну, руки которого, вооруженью блистающим мечом, будут поражать неисправимых грешников, и заставят удалиться навсегда с поверхности земли пороки и зло, оскверняющие и отягощающие Вселенную.

Впрочем, не одни Греки, внесшие замешательство в эту прекрасную аллегорию, виновны в имевшейся перестановке порядка времен. Сами Брахманы сегодня восхваляют Сатья-Югу и клевещут на нынешний век, и это вопреки их собственным анналам, которые сообщают о третьем веке, Дуапар-Юге, как наиболее блестящем и счастливом. Но то был век их зрелости; сегодня же они пребывают в дряхлости, и их взгляды, как и взгляды стариков, часто возвращаются ко временам их детства.

В общем, люди, которых спесь делает меланхоличными, всегда недовольны настоящим, всегда неуверены в будущем, и любят склоняться над прошлым, – здесь они не думают ничего бояться, они окрашивают прошлое в радостные цвета, которыми их воображение не осмеливается одарить будущее. В своей темной меланхолии они не устают предпочитать излишние сожаления реальным желаниям, которые бы им стоили определенных усилий. Ж.-Ж. Руссо был одним из таких людей. Одаренный природой большими талантами, он оказался опрокинутым Судьбой. Волнуемый горячими страстями, которых он не мог утолить, непрерывно наблюдая, как желаемая в достижении цель удаляется от него, он сконцентрировал на самом себе активность своей души и, обратив порывы своего воображения и своего сердца к бесполезным умозрениям и романтичным ситуациям, он породил лишь политические парадоксы и чувственные преувеличения. Наиболее красноречивый человек своего времени выступал против красноречия; он, который мог быть одним из ученейших, поносил науки; любовник, он опошлял любовь; художник, он оклеветывал искусства; и, боясь быть просвещенным своими собственными заблуждениями, убегая от света, который его обвинял, он смело и долго пытался его загасить. И он бы его погасил, имея волю чудовищной силы, если бы Провидение не восстало против этих слепых порывов. Провозглашая суверенитет Народа, ставя массу поверх законов, подчиняя ей магистраты и королей, как уполномоченных (comme des mandataires), сбрасывая повсеместно власть священства, он разрывал социальный договор, который намеревался установить. Если бы система этого меланхолического человека была проведена, то Человеческая раса быстро бы регрессировала к своему первоначальному естеству, которое представлялось обворожительной формой его смутному и больному воображению, тогда как, в действительности, не содержала ничего, кроме нестроения и дикости.