Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во - страница 51

Кельты бились по всякому поводу, к тому же, как за частные, так и за общие интересы. Когда собиралась народность, чтобы избрать Германа, тот, который предлагал себя к этой воинской должности, одним фактом своего представления нес вызов всем своим соперникам. Если находился человек, кто считал себя более достойным, чем он, командовать другими, он принимал вызов, и победитель провозглашался Германом. Когда германы всех народностей собирались для избрания Геролла, применялось то же правило. Наиболее сильный и удачливый принимал на себя это достоинство. Если возникало любое разногласие между частными лицами, то Диета не имела другого средства рассудить, как объявить бой между тяжущимися. Тот, кто признавался побежденным, становился осужденным. Воины бились своим оружием и почти всегда до конца. Рабочие боролись между собой на ремнях (avec la ceste), или вооружившись только дубиной. Поединок завершался тогда, когда один из бившихся был повержен на землю.

Было очевидно, что Судьба одна еще господствует над этой расой, и ее интеллектуальная сфера еще закрыта для всякой моральной, справедливой или несправедливой, истинной или ложной идеи. Справедливым у нее считался торжествующий, а истиной было применение силы. Сила являлась всем для инстинктивных или страстных людей; она была для них тем, что недавно решительно выразил один человек, знающий в этом толк – голой правдой.

Как только, благодаря изменению, произошедшему в способе жизни, не стало одних частных лиц, преследовавших враждебные интересы, но появились многочисленные Народности, мнившие себя обиженными другими народностями, то уже не было иных средств прекратить разногласия, разразившиеся между ними, как прибегнуть к силе оружия. Объявлялась война тем же способом и почти в тех же формах, как вызывались поединки. Народности сражались зачастую по пустым причинам и из-за столь же нелепых оскорблений. Атланты, свидетели кровавых распрей, их скрытно возбуждали, ловко склоняя своим тайным вмешательством перевес то на одну, то на другую сторону, и всегда находя средства выгадать там, где их союзники проигрывали. Я не побоюсь здесь выдвинуть весьма смелое предположение, сказав, что их коварная политика сводилась к цели продажи, как рабов, пленников, которых несчастные Кельты брали в междоусобицах друг с другом. К этому, как я думаю и чему, быть может, найду доказательства в письменной традиции, привела фатальность Судьбы, привела столь далеко, сколь могла. Потому что смерть, рассматриваемая под определенным углом, не так ужасна, как рабство. Из этого вывод: смерть лишь отдает человека во власть Провидения, которое его устраивает согласно его естеству; в то время, как рабство его вручает Судьбе, увлекающей его в водоворот необходимости (25).

Конечно, эпоха, куда я переношусь, являлась наиболее губительной для Кельтов. Их несчастья отягчались ошибками, которые они не прекращали совершать, и, возможно, данный им вероломный мир, более опасный, нежели сама война, повлек бы за собой их гибель, если бы не настал момент, отмеченный Провидением, когда их разум должен был обрести свое первое развитие.

Перед тем, как прочесть эту главу и прежде чем формулировать определенное суждение об идее, в ней содержащейся, я хочу, чтобы читатель убедился в фундаментальной истине, вне которой лишь заблуждение и предрассудок. Это надо знать: ничего в природе не возникает тотчас и сразу; все в ней идет от принципа, развитие которого, послушное влиянию времени, имеет свое начало, середину и конец.

Наиболее крепкое дерево, наиболее совершенное животное исходят из неуловимого начала; они растут медленно, достигая своего относительного совершенства лишь подвергнувшись бесконечному числу превратностей. То, что доходит до физического человека, доходит, равным образом, до инстинктивного, душевного и интеллектуального человека; и то, что имеет место быть для индивида, имеет также место быть для всей Человеческой расы, состоящей из нескольких рас.

Мы уже наблюдали у одной рас, которую я назвал Гиперборейской, за развитием инстинктивной и душевной сфер, и мы смогли проследить различные движения, присущие их свойствам, настолько, насколько быстрый ход повествования, взятый мной, позволил нам это. Я хотел сделать свой труд не обширным, а полезным, что зависит не от количества страниц, а от числа мыслей. Итак, развитие двух низших, инстинктивной и душевной сфер важно само по себе, но оно останется, тем не менее, бесплодным, если развитие интеллектуальной сферы своевременно не придет его подкрепить. Человек, вынуждаемый потребностями и увлекаемый беспрерывно страстями, далек от достижения совершенства, к которому он восприимчив. Нужно, чтобы более чистый свет, нежели свет, порожденный в потрясении его страстей, пришел ему на помощь, дабы вести по жизненному пути. Этот свет, который излучают два великих светоча Религии и законов, может возникнуть лишь после того, когда происходит первое потрясение разума. Но это потрясение не таково, как его изображали некоторые люди, более воодушевленные, чем проницательные. Этот свет не появляется внезапно во всей своей славе; он открывается в сумерках, как дневной свет, и проходит все ступени от восхода и утренней зари прежде, чем прийти к своему полдню. Естество, повторюсь в иных выражениях, ничем не обнаруживает внезапные переходы из одного в другое состояние; оно проходит в почти неуловимых нюансах от одной крайности к другой.