Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во - страница 52

стр.

Вот почему не стоит удивляться, увидев у народов в их детские годы неясные и даже порою странные интеллектуальные понятия, суеверные исповедания, культы и церемонии, что нам покажутся смешными или ужасными, необычные законы, моральный смысл которых невозможно определить. Все вещи зависят еще от беспорядочного движения интеллектуальной сферы и темного окружения, через которое провиденциальный свет обязан пройти: это более или менее плотное окружение, дробя и преломляя провиденциальный свет во многих видах, часто его искажает и трансформирует самые возвышенные образы в чудовищные призраки. Индивидуальное воображение детей из наиболее передовых наций, представляет собой верную картину общего воображения народов на заре их цивилизации. Но здесь для наблюдателя возникает подводный риф и я должен о нем предупредить.

Подобно тому, как старики, ставшие дряхлыми, приобретают много черт взаимного сходства с детьми, так и нации в своей старости, уже готовые исчезнуть с лица земли, во многом напоминают нации, которые лишь начинают свой путь. Различие между ними, хоть и трудно, но возможно провести. Человек, привыкший к наблюдению не спутает последние дни осени с первыми днями весны, хотя температура одна и та же: он ощущает в воздухе реальное положение вещей, что возвещает ему закат жизни – для одних; и торжество ее – для других. Так, несмотря на то, что имеется много сходства, например, у перуанского культа с китайским, недостает еще многого, чтобы Народы эти находились в одном и том же положении.

Кельты в эпоху, в которую я их рассматриваю, были близки по возрасту к Перуанцам, когда последних открыли и сокрушили испанцы, но Кельты имели перед Перуанцами несчетные преимущества. Физическая часть у них полностью развилась, прежде чем интеллектуальная начала свою работу: Кельты были могучими и крепкими, и их страсти уже пробудились к моменту, когда они встретились с Африканцами. Их тела, закаленные суровостью климата, их кочевая жизнь, отсутствие любого гражданского или религиозного препятствия, им давали преимущество, о чем я уже отметил. У Перуанцев, напротив, интеллектуальное развитие явилось преждевременным, а физическое запоздалым и приглушенным. Я имею некоторые основания полагать, что у последнего народа, потрясение интеллектуальной сферы произошло весьма рано, будучи последствием некоего происшествия. Вполне вероятно, что китайские мореплаватели, унесенные бурей, высадившись на берег у какой-то народности Панамского залива, положили начало своей цивилизации и достигли успеха, очень далеко распространив ее во всех отношениях. К несчастью, они поступили, как неосторожные наставники, которые, желая блеснуть своим учеником, делают его идиотом на всю оставшуюся жизнь. За исключением морали и политики, Перуанцы в других науках имели мало прогресса. Это были тепличные плоды, красивые на вид, но вялые и бесвкусные. Так, в Куско демонстрировались комедии и трагедии, отмечались великолепные праздники, а туземцы ничего не ведали об искусстве ведения войны, опыта которой они еще не имели, кроме непродолжительной гражданской междоусобицы. Хватило нескольких алчных бандитов, вооруженных кровожадностью и хитростью, чтобы уничтожить этот народ, слишком рано занятый идеей выше своего понимания. Более счастливые Кельты сопротивлялись закаленным и могучим нациям одним упрямством своих инстинктивных сил. Их идеи развивались медленно и ко времени. Теперь их весьма пробужденные страсти несли им же опасность; их чересчур избыточные силы обратились против них самих. Надо было их обуздать, что и стало делом Провидения.

Еще раз сообщенное движение начало проявляться через женщин. Более слабые и, следовательно, более восприимчивые, чем мужчины, ко всем впечатлениям, всегда именно они делают первые шаги на пути цивилизации. Счастливые, когда извлекая достойно из этого выгоду, они могли отождествить свой интерес со всеобщим, но этого не происходит почти никогда.

Вспыхнула война между двумя народностями; двое Германов, неистово озлобленных друг на друга, были спровоцированы перед лицом своих воинов. Они стали решать свой спор в поединке. Уже мечи блистали в их руках, как вдруг женщина с растрепанными космами бросается между ними, рискуя принять смерть. Она им кричит, умоляя остановиться, прекратить бой и послушать ее. Их удивляют ее поступок, решимость и горячность взглядов. Она была женой одного и сестрой другого. Они останавливаются, они ее слушают. Ее голос имел какое-то сверхъестественное выражение, которое, несмотря на их гнев, взволновало обоих. Она говорит, что, удрученная горем в своей повозке, почувствовала себя упавшей в обморок, но до конца не утратившей сознания, как, вдруг, ее позвал громкий голос, она подняла свои глаза, увидев перед собой воина колоссального роста, всего сияющего светом, который ей сказал: «Выйди, Волюспа, поправь свое платье и беги к месту, где твой муж и брат прольют гиперборейскую кровь. Скажи им, что я – первый Герман, первый герой их расы, победитель черных народов. Я спустился из заоблачного дворца, где пребывает моя душа, чтобы приказать твоим голосом прекратить этот братоубийственный бой. Именно коварство черных народов вносит раздор. Они здесь, затаившиеся в чаще лесной. Они ждут пока смерть соберет урожай из самых храбрых, чтобы напасть на остальных и обогатиться вашими трофеями. Не слышите ли вы победные крики, которые они издают у ног своего идола? Идите, не теряйте время. Захватите их врасплох в упоении их кроважадных игр, поразив их смертью. Моя душа содрогнется от радости в шуме ваших подвигов. Унесенный по вашим следам дуновением бурь, я надеюсь воспользоваться еще могучим копьем и омочить его кровью врага».