Философские арабески - страница 31

чувство и опыт: без видения (зрительного ощущения движения на приборах), без предварительного опыта, без опыта вообще, никакого знания не получалось бы. Химические элементы звезды я открываю в опыте и на основе ощущений, но не на основе непосредственного воздействия этой звезды на мои органы чувств. И открываю я через мыслительную работу, а не просто «чувствую» и «ощущаю». Здесь налицо диалектический переход от ощущения к мышлению и диалектическое их единство. Характерно, что идеализм Гегеля заставляет его пренебрежительно относиться к данным эмпирической науки, к чувственному, вопреки диалектике. С другой стороны, нередко можно встретить, особенно среди учёных-специалистов, явную недооценку мышления. Да и Фейербахова формула: «Чувства говорят всё, но чтобы понять их изречения, надо связать их. Связно читать евангелие чувств значит мыслить» всё же недостаточно: ибо нужна большая мыслительная работа по установлению этой самой связи, т. е. процесс выработки понятий, законов, связей, всё более глубоких обобщений, а в этом процессе и «зарыта собака».

Но тут мы снова возвращаемся к вопросу, которого мы касались в самом начале нашей работы, когда полемизировали с солипсистами. Современная буржуазная философия при рассмотрении процесса познания оперирует всё время с воображаемой Евой до её грехопадения. Она берёт субъекта в его какой-то дурацкой святости: когда этот субъект сталкивается с объектом, он точно впервые видит и слышит. Он только ощущает. Но, как мы выяснили довольно подробно, таких субъектов не бывает. Всякие новые ощущения переживаются одновременно с представлениями и понятиями; да в сущности для каждого субъекта остальные ощущения («тёплое», «холодное», «красное» etc.) суть продукта анализа: на самом деле люди видят, слышат, осязают других людей, деревья, столы, колокола, пушки и т. д., имея обо всем этом исторически выработанные понятия и отнюдь не начиная всего исторического процесс с начала, ab ovo. Если бы было иначе, то человечество топталось бы всё время на одном и том же месте, т. е. разыгрывалась какая-то фантастическая сказка про белого бычка. Этого к счастью нет в действительности: эта сказка про белого бычка разыгрывается лишь на книжных страницах буржуазной философии. Поэтому, когда человек ощущает, он, грубо и метафорически говоря, носит в себе выработанную систему понятий, более или менее адекватных действительности. Таким образом, близость к реальности, о которой говорил Ленин, в действительности заключается и в том, что непосредственное соприкосновение с реальностью через чувства (что выражается в ощущениях) реально сопровождается слитностью этих ощущений со все более близкой (близкой, как отражение, т. е. все более и более верной) системой понятий. Поэтому всякий общественный человек, то есть мыслящий человек, не бродит в мире, как сомнамбула, как субъект, преисполненный «хаосом ощущений», а более или менее хорошо ориентируется во внешнем мире: ибо он его так или иначе всё же знает, а не только ощущает, уже знает. Это знание — не априорно, но оно «дано» в каждый момент до всякого нового ощущения, и ощущение, будучи, в конечном счёте (в конечном счёте исторически) источником мышления, родником понятий, у любого субъекта падает уже в целое море сформировавшихся понятий. Но раз эти последние уже в значительной степени так или иначе соответствуют объективной действительности, то всякая дальнейшая ориентация в мире есть не что иное, как дальнейший синтез ощущения и мышления, то есть превращения ощущения в мышление, всасывание мышлением новых моментов ощущения. Так, удаляясь от непосредственности ощущения, мышление приближается к реальности, проверяя себя непосредственно предметной практикой, в которой субъект, активно овладевающий объектом теоретически, активно и непосредственно-материально овладевает им практически, трансформируя самое его вещество и становясь в максимально близкие к нему отношения.

Обычное, так сказать, бьющее на поэзию, на чувство, возражение против материализма, развиваемое, например, с точки зрения