Флавиан - страница 51

— Не было бы дождя завтра, не то помокнем на крестном ходу…

Взглянув на его вытянутые в разбитых войлочных «деревенских» тапочках ноги, я поинтересовался:

— Болят?

— Есть малость. Наша «поповская профболезнь» — ноги, всякие там артрозы, варикозы, тромбофлебиты и пр. Надо же и попам как-то спасаться, хоть ногами поболеть, слава Богу за всё! Алёш! Ты расскажи-ка поподробней, что за разговор у вас с Батюшкой Сергием вышел?

Я рассказал практически слово в слово. Флавиан сидел задумавшись.

— Батюшка Флавиан, а кто, кроме меня, ещё здесь преподобного Сергия видел, не секрет?

Да, нет, не секрет, тем более, что того человека здесь и нет уже давно. Лет восемь назад у нас работала небольшая бригада маляров из К-а, белили церковь известью, попутно подштукатуривая всякие выбоинки да трещинки. Было их четверо: отец за бригадира, два сына и зять, работящие, непьющие, ну и не то чтобы верующие, но и не безбожники, профессионалы хорошие. Младшего из сыновей звали Олегом, год лишь как из армии вернулся. Хороший, скромный, работящий паренёк, а в миру себя не находил. Девчонки его как-то не интересовали, гоняться за деньгами да материальным благополучием тоже ему было неинтересно. Его душа просила чего-то большого, настоящего, серьёзного. И надумал он в «контрактники» в Чечню податься. Родные отговаривают, а он: «Мне за Родину посражаться хочется, кто-то же её должен защищать!» Так и решил: после работы на церкви отдохнуть недельку — и в военкомат. А так как был он парнем ловким и сильным, то отец его на самые высокие и неудобные места работать посылал: барабаны под куполами белить, шатёр колокольни и тому подобные. И вот было это как раз под Сергиев день, я в сторожке сидел, синодики переписывал, маляры колокольню добеливали — к празднику хотели успеть, слышу в открытое окошко: вроде крик и ударилось что-то о землю. Вбегает ко мне бригадиров зять с круглыми глазами, кричит: «Батюшка! Олежка наш убился, с колокольни упал!»

Я выскакиваю, конечно, бегом к паперти, а там Олег лежит на плитах распластанный, над ним отец и старший брат на коленях, однако крови не видно. Тут моя Серафима подскочила, оттолкнула мужиков (врач как-никак), давай Олега осматривать да обслушивать. Потом подняла голову, смотрит на отца Олегова и спрашивает:

— А упал-то он откуда?

Тот отвечает:

— Да вон с самого верху шатра, от второго окошечка, метров с двадцати двух примерно.

Серафима уставилась на меня:

— Ничего, — говорит, — не пойму тогда.

И опять давай Олега осматривать да ощупывать.

Вдруг упавший открывает глаза, улыбается радостно и говорит:

— Мать Серафима, батюшка! А как в Посад доехать?

Мы ему:

— Лежи, не шевелись, какой Посад, сейчас «скорую» вызовем! — мол, мало ли что человек в шоке сболтнёт.

А он — скок, и на ногах стоит!

— Не надо «скорой», я весь целенький! — и улыбается во весь рот.

Но мать Серафима — кремень — заставила-таки свозить в Т-скй травмпункт на рентген, — не дай Бог, какие скрытые травмы. Старший брат его на своей «шестёрке» свозил, мать Серафима с ними ездила.

Рентген ему там сделали, осмотрели и с руганью прогнали. С каких, мол, он у вас двадцати двух метров на каменные плиты упал?! Он и со стула на ковёр не падал! Ни синячка, ни ссадинки!

Вернулись они, сели мы за столом в сторожке чай пить, все вместе. Олег рассказал:

— Как я на козырьке оступился, до сих пор и сам не пойму. Я как раз страховку от монтажного пояса отцепил и на неё ведро с известью повесил, чтобы удобнее было местоположение поменять, стал через козырёк переступать, и тут кроссовка соскользнула. Я только успел понять, что вниз лечу, и подумать: «Конец!»

— Нет, Олег, не конец! — слышу. Вижу, что я стою на земле, но не здесь, а в другом каком-то месте, на пшеничном поле, пшеница на нём высокая, и васильки яркие между колосьев, и монастырь вдалеке виднеется большой. Колокольню я хорошо запомнил, красивая такая, высокая, голубая с белой отделкой, и купол в виде чаши богатой с крестом. Рядом со мной старенький монах стоит, светленький весь такой, борода белая-белая. Смотрит он мне в глаза, а мне так хорошо-хорошо! Говорит он мне: