Форсированным маршем (главы из книги) - страница 9
Все это время я продолжал сушить каждый день по полфунта хлеба, пополняя запас, спрятанный в глубине цеха за кучей бракованных лыж.
Нашего шестого товарища по побегу привел Колеменос. Это был двадцативосьмилетний литовец, архитектор по профессии, и звали его Захариус Маршинковас. Он был высокий, худой, с черными и живыми глазами. Что поразило меня, так это то, как он, определив факторы, действующие против нас, и находя их чудовищными, заключил, что если есть хоть малейшая надежда преодолеть их, то попытка оправдана. Это был умный и приятный парень.
Когда во время нашего разговора вполголоса Палушович упомянул фамилию Шмидт, я подумал, что речь идет о германо-русском поселенце, который присоединился к нашему поезду в Уфе на Урале. Эти русские с немецкими отчествами были потомками немецких ремесленников, которых привез Петр Великий. Я где-то читал, что они были поселены на берегах Волги.
— Он немец? — спросил я у сержанта.
— Я знаю о нем только то, что его зовут Шмидт, — ответил он мне. — Он в совершенстве знает русский язык. Это человек, который не покоряется судьбе и много размышляет. Он дает мне прекрасные во всех отношениях советы. Я рекомендую его вам.
Маковски и я решили встретиться со Шмидтом на следующий же день.
— Я покажу вам кто это, — сказал сержант, улыбаясь.
Палушович показал мне Шмидта кивком головы, когда тот подошел к окну кухни за своим кофе во время последней дневной раздачи. Маковски и я подошли к нему с ничего не значащим видом. Мое первое впечатление было таково, что я подумал: он, безусловно, слишком стар для того, чтобы бросаться в такую затею. На мой взгляд, ему было лет пятьдесят. Он был хорошо сложен, широкоплеч и маленького роста. Борода и волосы у него были с проседью. Он не выразил никакого удивления, когда я обратился к нему — без сомнения, потому что сержант предупредил его.
— Мы хотели бы поговорить с тобой.
Я говорил по-русски. Он сказал в ответ тоже по-русски:
— Идите в сторону бараков, я догоню вас через минуту.
Он вернулся в очередь, а мы отошли.
С кружкой кофе в руке он нашел нас, и мы подыскали спокойное место. Он, улыбаясь, остановился перед нами.
— Господа, меня зовут Смит. Мне показалось, что вы хотите предложить мне что-то.
— Смит? — повторили мы хором, озадаченные.
— Да, Смит, мистер Смит, американский подданный, — сказал он, радостный от нашего изумления. — Я вижу, вы удивлены, господа.
Мы не верили своим ушам. Он безупречно говорил по-русски. Я не обнаружил ни малейшего следа акцента.
— Извини, — произнес я, наконец, — но в это трудно поверить. Как ты попал сюда?
Он выражал свои мысли непринужденно, терпеливым, почти менторским тоном.
— Как я уже сказал, я — американец. Инженер по профессии, я входил в группу, радушно приглашенную советским правительством для того, чтобы оказать помощь в строительстве Московского метро. Нас было человек пятьдесят. Это было девять или десять лет назад. Я был арестован в 1936 году, обвинен в шпионаже и осужден на двадцать лет.
Он выпил свой кофе. Мы продолжали рассматривать его с все еще глупым видом.
— Я отнесу свою кружку, и затем мы вместе вернемся к баракам.
Маковски и я последовали за ним на расстоянии. Мы ожидали встретить тут поляков, украинцев, литовцев, эстонцев, чехов, финнов, выходцев из государств, пошатнувшихся от потрясений в Европе. Но американец...
— Может, если поискать немного, то можно будет разыскать англичанина или француза, — пошутил Маковски.
Палушович нашел нас:
— Ну, как он вам?
Уставившись на силуэт Смита, который, вернув кружку, возвращался к нам, Маковски пожал плечами.
— Герр Шмидт, — заявил он сержанту, — на самом деле мистер Смит.
Палушович недоуменно наморщил лоб.
— И мистер Смит, дорогой мой, американец.
Все это ошеломило Палушовича. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, потом закрыл.
Медленно возвращаясь к баракам, мы по обыкновению осведомлялись о сроках наших наказаний. То есть, каждый из нас представился, как это сделал Смит, а он, по лагерному обычаю, спросил нас каждого по очереди: «На какой срок вы здесь?» Этот вопрос был все еще в ходу со времени первой встречи. Мы представлялись таким образом.