Фотоаппарат - страница 22

22) После ухода Эдмондссон Кабровинский попросил у меня разрешения почистить зубы, немного привести себя в порядок, побриться. Я, дружелюбно улыбаясь, объяснил, что ванная мне нужна, но раковина на кухне в его распоряжении, кстати, там лежат его осьминоги. Их можно просто вынуть; предоставлю это вам, — сказал я и пошел за полотенцем и мылом для него. После этого я закрылся в ванной.

23) Стоя перед зеркалом, я внимательно разглядывал свое лицо. Я снял часы, теперь они лежали передо мной на полочке у раковины. Секундная стрелка обегала циферблат. Неподвижный. С каждым оборотом уходила одна минута. Неспешное и приятное зрелище. Не спуская глаз со своего лица, я выдавил на кисточку крем для бритья; намазал щеки и шею. Медленно перемещая бритву, я снимал прямоугольники пены, и кожа вновь появлялась в зеркале, упругая и немного покрасневшая. Когда все было закончено, я снова застегнул часы на запястье.

24) На кухонном столе рядом с привычным пакетом круассанов стояли три банки краски. Кабровинский складным ножом открыл одну из них и заметил, что выбрать для покраски кухни оранжевую эмаль — суперсовременная идея. Эдмондссон не была в этом уверена и стала объяснять, что она вовсе не оранжевая, а ярко-бежевая. Она убрала банки в угол и подала кофе. Я сел. Пока я наливал кофе в чашку, Кабровинский, сидя напротив, пытался открыть своим складным ножом банку варенья. Ели молча. Эдмондссон листала журнал и удивлялась тому, что выставку Рафаэля не продлили. Кабровинский видел ее в Лондоне. Он находил, что Рафаэль совсем неплохой художник. Он рассказывал нам о своих вкусах, сообщил, что ценит Ван Гога, восхищается Гартунгом и Поллоком. Эдмондссон, держа ладонь у подбородка, чтобы не падали крошки, в спешке доедала круассан. Ей пора было идти: галерея открывалась в десять. Кабровинский налил себе еще кофе и попросил ее передать наилучшие пожелания директору галереи — необыкновенному человеку, который решил выставить у себя их картины, — в задумчивости сделал большой глоток и добавил, что она может также напомнить этому прекрасному человеку, что он, Кабровинский, всегда готов встретиться с потенциальными покупателями. Эдмондссон еще раз причесалась, завязала пояс пальто. Проходя мимо раковины, она сказала, что если мы хотим есть на обед осьминогов, то их надо выпотрошить и снять кожу. Кабровинский охотно согласился. Его лицо сияло от радости. Откинувшись назад, он удовлетворенно вытер рот и, обращаясь к Эдмондссон, которая была уже в прихожей, крикнул, чтобы она не забыла позвонить в мастерскую и узнать, готовы ли уже литографии.

25) Я смотрел на склоненный профиль Кабровинского. В белой рубашке, перехваченной серыми подтяжками, он пытался попасть кончиком ножа в клейкое мясо на щупальце осьминога, разложенного на деревянной доске. Напротив него Ковальсказинский Жан-Мари (появившийся вскоре после ухода Эдмондссон и очень элегантно одетый), изящными руками придерживал моллюска. Он снял часы и участвовал в этом мероприятии с некоторой опаской. Брюки он прикрыл кухонным полотенцем и держался очень прямо, гордо подняв голову и поджав губы. Время от времени он равнодушно советовал, как лучше резать и куда втыкать нож. Кабровинский не слушал, не убирая волос, упавших ему на глаза, он гримасничал и судорожно втыкал нож во внутренности моллюска, с силой нажимая на рукоятку ножа. Я сидел на другом конце кухни, закинув ногу на ногу, и курил. Разглядывая сигарету и тянущийся из нее неуверенный дымок, я думал, стоит ли мне идти на прием в австрийское посольство. Что меня там ждет? Я точно знал, что произойдет на этом приеме, назначенном на вечер следующего вторника. Я надену темный костюм, черный галстук. Предъявлю на входе картонную карточку-приглашение. Под хрустальными люстрами будут блистать обнаженные плечи, жемчуга, атласные лацканы смокингов. Я не спеша буду ходить по залам, слегка наклонив голову, ни с кем не разговаривая и не улыбаясь. Потом направлюсь прямо к окну. Отодвину одним пальцем занавеску и посмотрю на улицу. Что там, дождь? Отпущу занавеску и вернусь к столу. Остановлюсь за спинами других приглашенных. Слово возьмет посол. Наша страна, — скажет он, — пребывает в добром здравии. С такой оценки, основанной на объективном анализе ситуации, началось очередное плановое заседание правительства. Сложное международное положение только подчеркивает важность этого вывода. Я выслушаю речь посла. Он будет держаться представительно, говорить с достоинством. После такого ободряющего начала, — пояснит он, — были рассмотрены остальные проблемы, стоявшие на повестке дня: на заседании благодаря плодотворному обсуждению, выявившему особенности каждой из затронутых тем, было решено множество вопросов. Отныне сформулированы качественно новые задачи, которые можно свести к следующим основным положениям: реализм в оценках, объединение всех имеющихся ресурсов, жесткость в управлении. Жесткость. Это слово вызовет у меня улыбку; я попробую ее сдержать, развернусь и пройдусь по залам, заложив одну руку в карман. И уйду, не забыв, впрочем, забрать в гардеробе свой шарф. Дома я буду рассказывать Эдмондссон, что дипломаты сгрудились вокруг меня, чтобы послушать мои рассуждения о разоружении, что женщины, отталкивая друг друга, пытались поближе подойти к группке избранных, в центре которой я держал речь с бокалом в руке, а сам Айгеншафтен, австрийский посол, суровый, сдержанный и образованнейший человек признался мне, что потрясен тонкостью моих суждений, поражен их безукоризненной логикой и, кроме всего прочего, говоря откровенно, ослеплен моей красотой. В эту минуту Эдмондссон поднимет глаза и ее скулы дрогнут в улыбке. А дальше? Я встал со стула и пошел потушить сигарету под краном. Проходя, я взглянул на осьминога — почищена пока была лишь верхняя, абсолютно гладкая часть тушки. Кабровинскому удалось подцепить длинный кусок сероватой кожицы, но как он ни старался, у него не получалось очистить самое толстое щупальце. Он торопливо чиркал своим ножом вокруг присосок и врезался все глубже, пытаясь снять кожу. Насморк только усложнял ему задачу: недавно он громко чихнул, и ему пришлось прерваться, чтобы высморкаться с помощью пальцев.