Фотоаппарат - страница 24

32) Я поднялся и вышел из кухни, собираясь разыскать у себя в комнате свитер. Перед тем, как шагнуть за порог, я слегка поклонился, и с извиняющейся улыбкой, чтобы показать моим гостям, что мне жаль их покидать, вышел из кухни. В квартире было тихо. Я двигался бесшумно. Сколько раз я уже пересекал эту прихожую, сворачивал налево, потом — направо, по коридору, размеренным шагом направляясь к себе в комнату? И сколько раз я проделал обратный путь? Хотел бы я знать. Двери, ведущие в коридор, были приоткрыты. Полоски неяркого света, проникавшие в проемы дверей, скрещивались на ковре, и пока я проходил, бледные отсветы скользнули мне на ботинки. Я повернул направо и вошел в свою комнату. Остановился у окна и потер руки, потом грудь. Стал рисовать на окне пальцем, выписывать на запотевшем стекле бесконечные кривые (снаружи все оставалось так же по-парижски).

33) Есть два способа наблюдать в окно, как идет дождь. Первый — зафиксировать взгляд на какой-нибудь точке пространства и следить за тем, как через нее пролетают капли; этот способ позволяет отдохнуть от умственных усилий, но не дает представления о конечной цели движения. Второй способ требует от взгляда большей сноровки: нужно провожать глазами одну каплю — с того момента, как она попала в поле зрения, и до тех пор, пока она не прольется на землю. Так можно увидеть, что движение, каким бы молниеносным оно ни казалось, всегда стремится к неподвижности, и следовательно, каким бы оно порой не выглядело неспешным, оно неизменно приближает тело к смерти, которая и есть неподвижность. Такие вот дела.

34) Лило, как из ведра — будто весь дождь на свете собрался пролиться без остатка. Машины замедляли ход на мокрой дороге, по обе стороны шин поднимались снопы дождевой воды. Если не считать пары-тройки зонтов, проплывавших в горизонтальной плоскости, улица казалась неподвижной. Люди укрылись под козырьком у почты и, сгрудившись на узком крылечке, ждали, пока дождь утихнет. Я развернулся, пошел к шкафу и начал рыться в ящиках. Белье, рубашки, пижамы. Я искал свитер. Неужели свитера нигде нет? Я вышел из комнаты и, отодвинув ногой стоявшие в проходе банки с краской, открыл кладовку. Нагнувшись вперед, я передвигал ящики в глубине чулана, открывал чемоданы в поисках чего-нибудь теплого.

35) Ракушки, коллекция минералов, агатовые кружочки, бокалы, подставки для яиц, салфеточки, носовые платки, масленки, висюльки, лакированные коробочки, штопоры, старинная утварь, охотничьи ножи, серебряные ножички, табакерки из слоновой кости, тарелки, вилки, фигурки святых, нэцке. Мне удалось отпереть огромный железный сундук, увешанный замками и перетянутый потертыми веревками, и в нем я с удивлением обнаружил все это барахло, принадлежащее, как видно, прежним жильцам — сибаритам с барскими замашками, судя по изысканности найденных предметов.

36) С прежними жильцами мы встречались накануне нашего переезда. Перед тем, как съехать, они пожелали с нами познакомиться получше. Они позвонили нам и пригласили на бокал вина. Вечером того же дня мы отправились к ним, захватив с собой бутылку бордо. Хозяин, элегантный господин, взглянув на бутылку, сказал, что вино прекрасное, но тут же признался нам с вежливым смешком, что сам он не любитель бордо — предпочитает бургундское. Я отвечал, что мне не слишком нравится его манера одеваться. Улыбка у него несколько скривилась, он покраснел. Возникла заминка, после которой разговор возобновился не сразу. Мы вчетвером стояли в прихожей, скрестив руки на груди и глядя в пол, Эдмондссон рассматривала картины. Хозяйка с дружелюбной улыбкой разрешила неприятную ситуацию, пригласив нас в гостиную. Там мы сели среди коробок, приготовленных для переезда, на раскладные стульчики. Хозяин принес оливки в глиняной вазочке и бутылку бургундского, которую он торжественно открыл. Нам пришлось встать и сложить стульчики, чтобы достать коробку, в которой находились хрустальные бокалы, обернутые папиросной бумагой и заботливо переложенные стопками старых газет. После того, как хозяин налил мне вина и я отметил, что нахожу его замечательным, он проникся ко мне доверием, явно почувствовал себя лучше, снова повязал свой шейный платок и стал рассказывать нам о себе, о своем прошлом и своей работе. Он работал оценщиком. Его жена родилась в Ниме. Они познакомились на Изумрудном побережье на Сардинии. Переехать они решили потому, что им надоел Париже. Им нужно уединение, чистый воздух, деревенская жизнь (он заранее приходил в восторг от мысли, что по утрам они будут просыпаться от птичьего щебета). А поскольку в конце года он выходит на пенсию, они поселятся в Нормандии, на подновленной фермочке. Его радовала эта перспектива. Он сможет рыбачить, мастерить, ходить на охоту. Напишет роман. А сад у вас будет? — спросил я, чтобы он не начал рассказывать нам сюжет романа со всеми его интригами и хитросплетениями. Огромный сад, — отвечал он, — почти парк, и мы сможем совершать долгие прогулки среди молодой поросли, верно Брижит? Брижит согласилась, улыбнулась нам и предложила взять по оливке. Поставив вазочку на коробку, она повернулась ко мне и спросила, чем я занимаюсь. Кто, я? — спросил я. Поскольку я замолчал, Эдмондссон ответила вместо меня. Узнав, что я занимаюсь наукой, хозяева обрадовались и принялись по очереди задавать мне вопросы о моей работе, отпускать замечания, высказывать свою точку зрения. Они говорили с увлечением, стараясь быть как можно более убедительными, и в конце концов начали давать советы. На моем месте они подошли бы к делу по-другому, — сообщили они. Я выплюнул косточку в кулак и покивал головой, не очень-то слушая. Объяснив мне в общих чертах, какими выводами следует закончить мою диссертацию, они встали, уверенные, что им удалось доказать мне свою правоту, и предложили нам обойти квартиру, чтобы сообщить некоторые хозяйственные подробности. Мы двинулись. Они шли впереди, описывая нам все, что мы видели. Мы ходили по комнатам, как ходят в музее: заложив руки за спину с выражением абстрактного интереса. В ванной они обратили наше внимание на то, что сантехника полностью заменена за их счет, зеркало на стене совсем новое — у них есть счет из магазина, — а кафель положен меньше двух месяцев назад. Палас в спальне обошелся в пятьдесят шесть франков за метр. Вешалки в коридоре — из канадской березы и стоили больше шестисот франков каждая. Люстра в прихожей старинная, и ее можно оценить приблизительно в три тысячи франков. Мы внимательно выслушали цифры, Эдмондссон украдкой улыбалась, а меня так и подмывало спросить, сколько стоит дверь в гостиную. По возвращении в столовую они пригласили нас сесть, налили еще вина и с потрясающе смущенными улыбками предложили нам заплатить за оборудование. В противном случае, поймите нас правильно, — сказали они, — нам придется разобрать полки и снять палас. Эдмондссон, безукоризненно разрешавшая денежные вопросы, тут же ответила, что полочки нам не понадобятся, а что касается паласа, то было бы очень мило с их стороны освободить пол в спальне, чтобы мы могли постелить там наш ковер.