Фотоаппарат - страница 32
— на стекле образовалось облачко пара. Я взглянул на часы, было восемь тридцать. Я пошел погулять по окрестностям. В конце концов, я нашел теннисные мячики в другом месте.
47) Вернувшись в комнату, я тихонько закрыл за собой дверь и, положив коробку с мячиками на перину, осторожно прилег на кровать рядом с Эдмондссон. Не открывая глаз, она сказала мне, что не спит, и потянула меня к себе, медленно разворачивая за плечи. Она придвинула меня к себе еще ближе, ни слова не говоря, распахнула мое пальто и расстегнула рубашку. Щеки у нее были горячие после сна. Я поднял одеяло и приник к ее телу, кожа к коже, живот к животу, сверху нас накрывало пальто. Мы начали двигаться неторопливо, с удовольствием. Позже одеяло перевернулось и коробка упала на пол. Падая, она раскрылась, и все теннисные мячики раскатились по паркету.
48) Эдмондссон красилась над раковиной. Она отодвинула одну штору, прижав ее стулом, и солнце свободно хлынуло в комнату. Я лежал на спине в постели; ноги я выставил навстречу солнцу и приподнял голову, чтобы полюбоваться волосами на них. Эдмондссон улыбалась мне в зеркало. Когда она была готова, она села рядом со мной и предложила пойти позавтракать. Я оделся, и мы вышли из комнаты. На лестнице, по которой мы спускались друг за другом, нам встретилась французская пара. Когда они прошли, Эдмондссон сказала мне, что это известный тип, Ж… д’Ормессон.[7] В путешествиях по Италии нам решительно везет. За несколько лет до того в Риме мы с удивлением увидели выходивших из ресторана Ранже и Платона.[8]
49) Мы сидели у окна друг против друга, и кроме нас в ресторане никого не было. Сквозь тюлевые занавески, на солнце казавшиеся тоньше, было видно, что происходит на улице. Мы позавтракали. Сцепив руки и докуривая сигарету перед пустой чашкой от кофе, я рассказывал, что купил две бенеттоновские футболки, бледно-желтую и голубую, но у меня нет шортов. Эдмондссон не слушала. Ладно. Теннисный клуб, — продолжал я, — как мне вчера сказали по телефону, открыт весь день, и можно без проблем арендовать корт. Я предлагал, и мне казалось, что так оно и будет проще всего, пойти туда до обеда. Если что, — добавил я, улыбаясь, — можно будет съесть что-нибудь прямо там. Эй, ты меня слушаешь? — спросил я. Нет, она меня не слушала. Она вытащила из сумки книгу об итальянской живописи и, погрузившись в чтение, шелестела страницами и потирала нос.
50) Мы поднялись в комнату и, сев по разные стороны кровати, продолжали молчать. Все было уже сказано, мы не договорились. Эдмондссон хотела, пока светло, бродить по улицам, гулять, ходить по музеям. Поиграть в теннис, считала она, можно и вечером, и вообще, по ее мнению, так даже лучше, солнце не будет бить в глаза. На такое явное непонимание мне было нечего сказать; да я ничего больше и не говорил.
51) В церкви в Сан-Марко — было темно. Я с неохотой следовал за Эдмондссон, засунув руки в карманы пальто, и пытался скользить подошвами по неровной плитке. На полу повсюду были мозаики. Я смотрел, как Эдмондссон со всех ног ринулась вперед, к позолоте, и в ожидании прислонился к колонне, разглядывая своды над головой. Вернувшись (я тем временем нашел себе скамейку), она предложила мне осмотреть церковную сокровищницу и, стащив меня со скамейки, потянула за собой к нефу. Мы купили два билета, и мне пришлось пригнуть голову, чтобы войти в тесную часовню, освещенную электрической лампой. Вдоль стен стояли застекленные витрины, в которых выставлены были оружие и посуда. Остальные сокровища находились в стеклянном ящике в центре часовни. Мы обходили витрины следом за двумя престарелыми господами, и нам постоянно приходилось останавливаться, потому что они без конца застывали перед нами, чтобы показать друг другу пальцем что-нибудь любопытное. Когда они, склонившись в три погибели и приподняв очки, застряли перед арбалетом (можно подумать, они никогда не видели арбалета), я изловчился протиснуться мимо и обогнать их. Я обошел комнату, вышел и стал ждать Эдмондссон в баптистерии, спиной к пилястру.
52) Снаружи меня ослепил яркий свет. Эдмондссон догнала меня на паперти, прикрываясь от солнца ладонью. Мы стояли перед церковью, щуря глаза, и решали, что делать дальше. Эдмондссон листала свою книжку об итальянской живописи и хотела продолжить осмотр достопримечательностей. Я пытался ее разубедить. Видя ее непреклонную решимость (она меня и не слушала), я подумал, что мне не удастся ее уговорить. Я вернулся в гостиницу один.