Французская военная миссия в России в годы Первой мировой войны - страница 51

.

Сепаратный мир союзника под давлением обстоятельств не рассматривался французскими военными как однозначная причина для разрыва всех контактов, пока союзник сохраняет потенциал сопротивления. Примером может служить судьба Румынии. В то же время, проблема отношений с большевиками была значительно сложнее с политической точки зрения. «Величайшую опасность, — говорил Ллойд-Джордж Клемансо и Вильсону, — представляет собой уже не Германия, а большевизм, покоривший Россию и теперь способный ко вторжению в Европу»[450]. Подчеркивая ответственность Германии за войну и угрозу, которую она несет Европе, Клемансо предложил создание «санитарного кордона» из новых государств, которые, с одной стороны, изолируют Германию с восточного направления и защитят Европу от большевистского вируса. Исследователи Р. Герварт и Д. Хорн подчеркивают, что с точки зрения Франции большевистская опасность дополняла собой германскую опасность, и связь между этими двумя угрозами подкреплялась сходством между словами «boche» и «bolchevique»[451]. Что характерно, во французских документах можно встретить обозначение Брест-Литовского мира как «complicité bocho-bolshevik» (complicité — соглашение)[452]. Большевистская революция понималась французами как не менее «варварская», чем война, развязанная бошами[453].

Если многие военные выступали за сотрудничество с большевиками против немцев, то МИД и правительство Франции во главе с Ж. Клемансо испытывали враждебное отношение к большевикам, как к политической силе. При этом в отличие от специалистов, подчинённых военному министерству, дипломаты оказались более проницательными в политических вопросах: посол Нуланс, консул Фернан Гренар — все они отмечали, что любое взаимодействие с большевиками по восстановлению армии стоит прекратить, так как большевики не склонны продолжать войну против немцев. По мнению представителей МИДа, Троцкий планировал использовать армию в утилитарных целях — иметь под рукой силу для «удержания собственной власти» и борьбы с внутренним врагом[454].

Французы прорабатывали все возможности возобновления борьбы на Восточном фронте, очевидно, поэтому вопрос использования находящегося на пути во Владивосток 1-го чехословацкого корпуса, для защиты союзных дипломатических представительств в Вологде от русских, обсуждался военным атташе и Нулансом параллельно с вопросом о помощи Троцкому — 23 марта 1918 г.[455]. Что касается помощи уже обещанной Лавернем Троцкому, по мнению Нуланса, к этому следовало отнестись деликатно: сотрудничество ни в коем случае нельзя прерывать резко, так как это может привести к изгнанию Миссии из России, следует делать это постепенно, удаляя из её состава офицера за офицером, начиная с тех, кто не знает русского языка[456]. Мнению дипломатов оппонировал генерал Лавернь, выразивший мнение, что многие из тех, кто сегодня командует Красной Армией являются бывшими царскими офицерами, и это дает надежду, что новые вооруженные силы Советской республики не станут инструментом классовой борьбы[457].

В конце марта 1918 г. вопрос восстановления Восточного фронта резко обострился. Предпринятое немцами широкомасштабное наступление на западе к началу мая привело их почти на те же позиции, которые они занимали в сентябре 1914 года, Париж подвергался обстрелу из дальнобойных орудий. Антанта оказалась под угрозой военного поражения во Франции и в войне в целом. Нам сейчас, безусловно, известно, что в конечном итоге немецкое наступление было отражено и что в июле — августе 1918 года союзники перешли в контрнаступление, которое привело их к победе. Но не приходится сомневаться, что сложившаяся в апреле — мае 1918 года угрожающая обстановка оказывала серьёзное психологическое воздействие на оценку ситуации французским руководством.

Совокупность военных и политических причин привела к тому, что идея активного противодействия большевикам, вплоть до их отстранения от власти в России, оказалась приоритетной. Здесь можно отметить, что с одной стороны идею «мира без аннексий и контрибуций», провозглашавшуюся большевиками и не поддержанную ни одной из воюющих сторон, принято воспринимать как весьма наивную. Но с другой — планы восстановления Восточного фронта с опорой на «национальные контингенты» или «на здоровые проантантовские силы в России» выглядят не менее наивно. Вряд ли можно было всерьёз рассчитывать восстановить тысячекилометровый фронт, на котором действовала армия великой державы численностью в несколько миллионов человек с помощью отдельных батальонов и дивизий. Единственный успехом такого выступления могло стать лишь падение правительства большевиков, что было предложено рассматривать как самый действенный способ борьбы с Германией на Востоке. При этом курс на интервенцию и вмешательство в дела Советской России стал лишь катализатором Гражданской войны и едва ли повлиял на стратегическую обстановку на Западном фронте.