Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе - страница 48

На основании тонкого анализа в настоящее время устанавливается следующая датировка произведений Кретьена: «Эрек и Энида» датируется приблизительно 1170 г., «Клижес», также весьма приблизительно, — 1176 г., «Ивейн» и «Ланселот» — 1176—1181 гг., «Персеваль» — 1181 — 1191 гг. Обоснованиями датировок бывают обычно те или иные намеки на конкретные исторические события или упоминания исторических деятелей (их титулов, званий и т. п., которые, как известно, часто менялись). Вполне понятно, что эти данные являются указанием на возможные крайние хронологические границы появления памятника (не ранее, не позже такого-то года). Если тот или иной намек или упоминание (которые иногда могут вызвать разное толкование) не есть более поздняя интерполяция, то и в этом случае датировка остается приблизительной. Впрочем, в нашем случае колебания в несколько лет не так уж существенны. Более значительным нам представляется вопрос о последовательности произведений Кретьена, т. е. вопрос об эволюции творчества романиста и о соотношении его книг с другими произведениями эпохи. Творчество поэта из Шампани, начало его, почти совпадает со временем создания таких произведений, как «Эней», «Флуар и Бланшефлор» и «Роман о Тристане» Тома. Спорным остается лишь место «Ивейна» по отношению к «Ланселоту». Как блестяще показал в своей недавней работе Ж. Фраппье, эти два романа писались, по-видимому, одновременно, ибо в том и другом произведении немало взаимных намеков и переклички. Здесь есть первый шаг к циклизации. Строго говоря, элементы циклизации были и в других романах Кретьена: герои переходили из одного произведения в другое и т. д. (прежде всего, герои, так сказать, второго плана — сам король Артур, королева Геньевра, сенешаль Кей, многие рыцари Круглого Стола во главе с доблестным Говеном и т. п.). Это видно уже по первой книге писателя.

Кретьен де Труа заявил себя смелым новатором уже первым своим романом «Эрек и Энида». Этот роман разительно отличается от своих предшественников, как более или менее отдаленных, так и ближайших, хотя их отголоски (прежде всего «Энея» и «Тристана») легко обнаруживаются в первых книгах поэта 5. В чем же эти отличия?

Во-первых, перед нами совершенно новая концепция художественной действительности. Эта действительность не имеет точек соприкосновения с действительностью исторической, реальной. Все события в этом романе развертываются в некоем вымышленном королевстве Артура, которое никак не локализовано географически. Это не значит, что отдельные элементы реальной топографии (и топонимики) не присутствуют в романе. Кретьен был человеком своего времени и не мог не трансформировать в своем художественном сознании факты реальной действительности, окружавшей его. Но даже если мы узнаём в написанном им лесном пейзаже какой-то уголок его родной Шампани, это не значит, что описываемые события совершаются именно там. Даже наоборот. Тем более — упоминание каких-то реальных географических пунктов. Они лишь подчеркивают противостояние художественного пространства романа пространству реальному. То же самое можно сказать и о временной приуроченности изображаемых событий. Это время неопределенно. И здесь — важный момент художественной и идеологической концепции Кретьена. Его артуровский мир возник бесконечно давно, существует очень долго, существует по сути дела всегда. Но существует вне соприкосновения с миром реальности, в разном с ним измерении. Не случайно поэтому артуровское королевство не имеет четких границ, и это символично: Артур царит там, где существует дух рыцарственности. И наоборот: последний возможен лишь благодаря Артуру, тот его воплощение и высший гарант. Эта вычлененность мира Артура из исторической действительности, его нарочитая фиктивность имели в этом романе Кретьена (как, впрочем, и в других его произведениях) по меньшей мере троякий смысл. Прежде всего, противопоставление этого мира подлинной рыцарственности и благородства миру реальному несомненно несло в себе упрек последнему в том, что повседневная действительность оказывается весьма далекой от этих высоких идеалов. Затем, сопоставление этих миров не могло не иметь учительного, назидательного смысла. Тем самым королевство Артура становится у Кретьена поэтичной утопией, утопией не социальной, а прежде всего моральной. Наконец, особость художественного мира романа позволяла организовать этот мир специфическим образом, дать ему свои неповторимые законы существования и развития, в частности обильно ввести в него фантастическое и чудесное. Действительно, уже в первом романе Кретьена де Труа мы сталкиваемся с необычными превращениями, с миром таинственности и феерии, с идеей зачарованности, с мотивом заклятия, что оказывается важным сюжетообразующим фактором.