Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе - страница 8

Почему же именно бесконечные феодальные схватки, возглавляемые Плантагенетами и Капетингами, но втянувшие многие крупные, средние, мелкие и мельчайшие феодальные дворы, выковали идеологию рыцарства, столь широко отразившуюся в лирике, романе, всевозможных наставлениях и трактатах (о военном деле, охоте, турнирах, вообще придворной жизни), на которые столь щедра была изучаемая нами эпоха? Потому что постоянная конфронтация двух основных борющихся сил неизбежно приводила к усилению вассалов как Людовика VII, так и Генриха II. Стремясь привлечь на свою сторону владельца того или другого лена, короли соблазняли их новыми земельными наделами, которые они только и могли предложить в обмен на военную помощь. Это не могло не вести к усилению все большего числа мелких феодалов, превращавшихся из временных «держателей» в полноправных владельцев своих земель, делавших это владение наследственным. В этой постоянной феодальной войне, по сути дела не прерываемой даже общими задачами отвоевания гроба Господня (вспомним, что в одном из походов принимали участие Филипп-Август, Ричард Львиное Сердце и Фридрих Барбаросса, впрочем, очень скоро поссорившиеся между собой), не только национальные, но и общехристианские идеи не играли никакой роли. Вот почему именно практика этих феодальных междоусобий способствовала в такой степени формированию индивидуалистической рыцарской морали, отразившейся в различных жанрах куртуазной литературы (включая сюда и поздние жесты).

Что же касается крестовых походов, то при всей далекости (на деле) от исходной религиозной идеи, они должны были объединить христианский мир, внести в него единство и умиротворение, дать ему основу для сплочения. Доблесть воинов-крестоносцев была совсем иной, чем удаль главарей рыцарских шаек, становившихся на сторону то одной, то другой из борющихся феодальных клик. В рыцарском романе, как будет показано ниже, нашли отражение обе концепции рыцарской доблести — как навеянная псевдогероикой феодальной вольницы, так и продиктованная глубоким внутренним воодушевлением, вдохновлявшим тысячные массы рыцарей, искренне веривших в высокий моральный и духовный смысл своей воинской миссии.

В обстановке феодальных войн и крестовых походов появился еще один тип феодала — так называемый рыцарь-однощитник, не имевший, кроме коня и оруженосца, ничего за душой — ни наследственных земель, ни замков. Постепенно эта прослойка делалась все многочисленнее. Такой рыцарь мог предложить только свое военное умение. Он был особенно склонен к всевозможным рискованным авантюрам, надеясь в них поправить свое материальное положение. Некоторые из таких рыцарей оседали в городах, смыкаясь с городским патрициатом. Именно из этих слоев шла вербовка в армии крестоносцев, именно здесь родился тип странствующего рыцаря, в поисках приключений и наживы пускающегося в путь по бескрайним глухим лесным дорогам. Все главные герои рыцарских романов — это именно странствующие рыцари, поэтому в романе такое большое место занял мотив приключения, «авантюры», которая должна явиться не только проверкой качеств рыцаря, но и принести ему положение в обществе и богатство, мотив странствия героя по тревожному житейскому морю.

Практика крестовых походов способствовала, конечно, распространению влияния церкви в области ей до сего времени чуждой, в сфере военной, т. е. превращению «воина» в христианского «рыцаря» [19], но как раз этого в куртуазном романе, особенно раннем, мы не найдем.

Крестовые походы отозвались в рыцарском романе в ином плане. Они наполнили куртуазные повествования романтикой дальних странствий, прельстительной восточной экзотикой, мотивами дружбы (или соперничества) с людьми иной расы и иной веры, они изукрасили эти повествования описаниями пышной природы, диковинных животных, несметных сокровищ, хранящихся в таинственных замках, мудрых волшебников или звездочетов, обольстительных сарацинских принцесс и коварных колдуний. Отметим мимоходом, что действие романов так называемой античной триады происходит как раз в тех местах, куда устремлялись крестоносные отряды. Религиозные задачи отозвались в романе поисками иного прошлого, дохристианского, бесконечно далекого и окутанного легендами.