Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. - страница 7

Затем мой проводник направил нашу прогулку к европейскому кварталу Пера.

Мы встретили в одной кофейне, обыкновенно посещаемой турками, многих офицеров моего полка и между ними товарища моего, капитана Трусень, который вышел мне на встречу и представил меня своему брату, уже три года живущему в Пере, где он состоит представителем одного процветавшего здесь французского коммерческого дома.

Теперь мой грек мне был бесполезен и, вежливо поблагодарив за его обязательность, я откланялся ему, но он не ушел, желая по словам своим, быть всегда в моем распоряжении.

Так как решимость его в нежелании меня оставить делалась надоедливой, то я обратился за советом к брату моего товарища, который сказал: «Дайте ему монету в 20 су, и он уйдет удовлетворенный». Как! сыну адвоката, юноше который приглашал меня пронести вечер в его семье? Возможно ли это? — «Он не обманул вас, я знаю, его отца, как одного из выдающихся адвокатов Перы; одна из его сестер имеет очень хороший голос, и вечера, проводимые в этом доме, не лишены прелести, но при уходе гостей, у двери ставят блюдо и каждый должен класть свою жертву. Молодой человек со своей стороны ищет возможности воспользоваться платой, представляясь иностранцам как переводчик, так как говорит на шести языках, подобно большинству всех этих маленьких греков, копошащихся в портах. Он же лучше других говорит, так как хорошо учился в коллегии в Пере».

Я был поражен и почти с трепетом вручил будущему адвокату монету в 5 франков, за что он меня очень благодарил; таким способом я от него освободился.

Тем временем вошел в кафе капитан Морено и у этого весьма приличного человека, которого вы знаете, был странный, взволнованный вид, и он находился под впечатлением живого возбуждения.

«В соседней улице, — рассказал он нам, — мимо меня проезжала золоченая карета, в которой чинно сидели четыре дамы, закрытые чадрою и одетые в прекрасные шелковые платья. Карету сопровождали два всадника с саблями наголо, держась позади её. Предположив, что эти дамы принадлежат к высшему кругу, я почтительно им поклонился, но судите о моем удивлении, когда увидел, что они посылали мне горячие воздушные поцелуи. Думая, что мне повезло, я подошел к карете и передал свою карточку красивейшей из незнакомок, но вместо ответа со своим адресом, она и её спутницы сняли с себя украшения и ближайшая подала их мне своими крошечными ручками. Жестами отказавшись от этого, я старался внушить им, что могу удовольствоваться только предложением их сердца, но вдруг заметил сверкнувшую над моею головою саблю, и инстинктивно отскочил в сторону, избегнув удара. Женщины повстававшие в карете, кричали, жестикулировали… видимо они радовались, что сабля не наделала беды. Карета удалилась со своей охраной, но я не последовал за ней, и поэтому остался в живых». Г-н Трусень объяснил нам, что золотая карета принадлежала Султану, что четыре женщины были из его сераля, а два всадника — евнухи и что если б это случилось с жителем Константинополя, то он наверно бы был убит на месте. Женщины посылали не поцелуи красивому капитану, а просто делали ему приветствие, которое по турецкому обычаю выражается попеременным прикладыванием правой руки к сердцу и к губам. Если же они так великодушно предложили свои украшения, то предполагали, что карточка капитана была способом испрашивания у них милостыни. Мы оставили кофейню около семи часов, а в 8^>1/_>2 были уже в лагерях. Завтра в полдень Султан делает смотр дивизии.

Лагерь под Дауд-Паша. 19/7 июня 1854 г.

17/5 числа при рапорте я узнал, что мой диплом на капитана находится у полковника, и ни минуты не потерял для устройства своего положения. Употребив все необходимые для сего старания, я в 11 часов получил от начальника штаба дозволение принца, ожидать при своем полку решения маршала. Хотя я и не завтракал, но, исполняя устав, присоединился к своей роте, выступавшей на смотр.

В полдень, поставленная перед казармами Рами-Чифтлик в боевом порядке дивизия, к северу от Золотого Рога, ожидала под ружьем прибытия Султана. Если точность есть вежливость королей, то, кажется, она не составляет принадлежности Султанов. Только в час пополудни Абдул-Меджид появился перед фронтом войск, в сопровождении маршала Сент-Арно в полной парадной форме. Костюм Султана был проще: феска, белые панталоны и темное застегнутое платье без вышивок, с одним только орденом. Он был верхом на великолепной вороной лошади, с богатым чепраком. Принц поскакал к нему навстречу и в продолжении всего смотра держался возле него. Потом войска проходили церемониальным маршем.